Глава 9
Истинно или ложно?
Эйнштейн всегда полагал, что наша Вселенная наделена какой-то невидимой структурой, которую нам еще предстоит обнаружить, и что сия структура – эта космическая архитектура – должна быть очень простой, очень четкой, очень ясной. А что может быть проще, четче и яснее, чем идея, суть которой отражает уравнение G = T? Эйнштейновская теория пространства и гравитации просто не имела права быть неверной.
Сразу же после знаменательного ноября 1915 года Эйнштейн не выказывал никаких признаков сомнений в себе, но он отлично сознавал, что другие-то прежде очень даже сомневались в его открытиях. Его первые идеи насчет гравитации, родившиеся во времена его достопамятных размышлений в патентном бюро в 1907 году, оказали сравнительно небольшое влияние на мировую науку. И даже его пражские работы оставались по большей части делом частным. Но по мере того как ширилось признание Эйнштейна в кругах физиков, стало расти и сопротивление его работам в данной области. Когда в 1913 году он представил расширенную версию своих предварительных теоретических выкладок на венской конференции, казалось, вся аудитория, состоявшая из выдающихся университетских ученых, в едином порыве заявила, что он, конечно же, заблуждается. Эйнштейн пытался сохранять хладнокровие, но позже признался, что его это неприятие потрясло: «Коллеги соизволили обратить внимание на мою теорию… – вспоминал он, – лишь для того, чтобы растоптать ее». Даже Макс Планк, наиболее почитаемый ученый тогдашней Европы, питал сомнения по поводу его теории. Он писал Эйнштейну: «Как старший друг я должен посоветовать вам не публиковать [эту новую теорию]… Вы не добьетесь успеха, да вам никто и не поверит».
Эйнштейн сознавал, что ему нужно убедить коллег в справедливости теории, но больше всего, вероятно, ему требовалось убедить не других, а себя. Ньютоновская теория всемирного тяготения столетиями служила незыблемой основой научной мысли. В этой теории ничего не говорилось о каком-то искривленном пространстве. Эйнштейн признавался голландскому физику-теоретику Хендрику Лоренцу, одному из своих главных конфидентов, которого он почитал едва ли не как отца: «В моем деле остается столько серьезных неувязок, что моя уверенность в себе… колеблется».
Эйнштейн был еще сравнительно молод. Он только совсем недавно получил какое-никакое профессиональное признание. При помощи своей формулы G = T он пытался продемонстрировать невероятно смелую идею. В сущности, он пытался сообщить коллегам, что они, подобно обитателям Флатландии, не замечают, что живут в пространстве, где больше измерений, нежели они в состоянии непосредственно воспринять. По сути, он провозглашал, что открыл это новое измерение. Неудивительно, что к такому заявлению все отнеслись скептически.
Ему требовалось провести проверку – отыскать какой-то метод, позволяющий подтвердить существование этого «более высокого» измерения, которое нас всех окружает. Но как произвести проверку соотношения вроде G = T, кажущегося совершенно абстрактным?
В сущности, у него уже имелся один способ доказать справедливость теории. Дело в том, что благодаря своему новому уравнению Эйнштейн мог утверждать: планета Меркурий должна двигаться несколько иначе по сравнению с предсказаниями Ньютона. К сожалению, астрономы к тому времени уже и так знали, что Меркурий перемещается не совсем по Ньютону. И хотя до Эйнштейна никто не сумел этого объяснить, циники всегда могли заметить, что Эйнштейн исходил из этих известных фактов, а потом уже подогнал под них свою теорию.
