Переждать не сможешь ты трех человек у автомата.
Вероника ТушноваКак далеко отодвинулись времена, когда маме на работу звонили только в очень экстренных случаях, и для этого надо было – о ужас – «переходить дорогу» и бежать на остановку к телефонной будке.
В нашем районе она тоже стояла без стекол. Не красная, а нежно-розовая, выгорела. Еще она была немного скособоченная – местные силачи гнули ее в разные стороны. Например, вчера она наклонялась слегка вправо, сегодня идешь, а на ней и двери нет. Когда я впервые увидела такую же будку с полным комплектом стекол и плотно прилегающей дверью, где-то в центре города, то очень удивилась. Впрочем, и этот комплект был полным недолго. Раздевали их как-то быстро, почти сразу.
Железный телефонный аппарат выдержал немало ударов судьбы – у молодежи и школьников это достижение цивилизации вызывало бурные, но смешанные чувства. Трубку периодически отрывали – от избытка жизненных сил и свободного времени. На аппарате были выцарапаны имена и ругательства. Имена через день-два оказывались тщательно соскобленными.
Многие уличные абоненты, услышав буквально «звон монет», когда их несчастные двушки (две копейки) проваливались внутрь аппарата, начинали размышлять, как бы его взломать. Некоторые переходили к делу и, кажется (не в финансовом плане), успешно.
Какие-то бандитские хроники получаются.
Искусительной выглядела намертво прикрученная табличка с 01, 02 и 03 и словом «бесплатно». Чаще всего телефонные хулиганы звонили в газовую службу (04). Но это считалось не круто. Круто и типа опасно – в милицию. И послушать, как их дежурный ругается. Безобразие, в общем.
Очень часто телефон не работал. Я хорошо помню, какой тяжелой и холодной была трубка, особенно когда снимаешь ее, а она тупо молчит. (Особенно зимой.) И как она пахла чужим дыханием и была теплой от руки предыдущего. (Еще и потной, в жару.) А тяжесть такая, что поговоришь, подержишь, потом плечо болит.
К будке время от времени стояла очередь, и, как всегда, когда говоришь не сам, я слушала людей и ужасалась: «Как можно обсуждать такую ерунду?» А может, просто я была маленькая, а разговоры взрослыми.
Иногда ждать приходилось долго. Очередь постепенно вскипала. И если в фильмах в таких случаях нетерпеливо стучали в боковое окошечко («мне тут уже стучат»), то в нашей будке болтунов тяжело брали за плечо.
Сейчас никто никого не ждет, чтобы поговорить. Иногда даже жаль, что нет.
Я думала, что в принципе не запоминаю номера телефонов, но, оказывается, это я сейчас их не запоминаю. А номера папиной и маминой работы из 80-х годов помню отлично, в этом есть что-то пенсионерское.
Уже, что ли?
И вот прибегаешь срочно звонить маме, две копейки одной монеткой или двумя однушечками всегда заготовлены, крутишь тяжелый диск, а он сопротивляется всеми своими пружинами. Потому что однажды раз и навсегда диск заменили на стальной, до этого был пластиковый, но его поджигали раз 50 подряд.
Крутишь диск, слышишь в трубке мерное сухое тра-та-та, тра-та-та, срывается, снова тра-та-та, гудки и бац! – не туда попадаешь. Какая-то старушка тебя же и обругает, а двушка была одна и надо бежать в хлебный ларек, умолять продавщицу разменять пять копеек на 3+2. Желтая двушка с хлебными крошками…
И вот снова гудки, надопоздороваться, надопоздороваться, иначе маме на работе скажут, какая у нее дочь невоспитанная, кто-то уходит вглубь кабинета, слышно как стучат каблуки по паркету, а в трубке свистят звуки из космоса, и далекие разговоры, один, два, три диалога… Кто подальше, кто совсем рядом. Их дела и заботы кажутся смешными, нереальными, как из кино – какие-то сплетни, какая-то колбаса, крики.
