у меня дважды – взял рукопись и через пару дней вернул. Когда пришел первый раз…
– Надеялся все-таки поиметь, – опередила Эльмару Даша.
– Не зуди! – шикнула на неё Ева.
– Ну молил же о любви? – настаивала Даша.
– Он никогда ни о чем не молил, – сказала Эльмара. – Не молил. Хуже – клевал иносказаниями: о том, что женщина – без искусственных тряпок – есть живая частица Мироздания и он мечтает о прикосновении ко мне, к обнаженной натуре. Как художник. Когда пришел второй раз с рукописью моей книги и своими советами, заявил, что живет в ожидании мига, когда я призову его возгласом: «Иди ко мне!» Изрек эти словеса, а я сказала, что внимательно слушала его и наблюдала за ним, и то, что в его восприятии «любил», для меня «хотел», не более. И что у меня избыток хотящих и я нередко отдаюсь им в спортивном стиле только потому, что с долгими паузами без секса впадаю в психопатию.
– Зачем так грубо?! – ахнула Даша.
Ева убрала за ухо прядь волос:
– Ты, Эльма, могла бы с аксакалом побить все свои рекорды. В самом деле – так унизить Ястреба? Семь лет душевного пожара! Или он врал? Ты ведь женщина – должна была чувствовать, врет он, рассказывая, что запал на тебя семь лет назад, или говорит правду.
– Я и чувствовала. Он говорил правду.
– Если так, его семилетнее воздержание как раз должно было закончиться срывом – когда он набросился на тебя в своем доме.
– Ну да, да.
– Зачем же обидела своими спортивными сексами? Хотела, чтоб Ястреб улетучился?
Эльмара подняла бокал, оценила цвет:
– Нет… Он обиделся, но не ушел.
– Знаю, как Ястреб действовал дальше, – сказала Ева. – Обрушил на тебя золотой дождь – решил оглушить если не обухом, то подарками. Жил-был художник один, домик имел и холсты…
– Домик он продал давно, – напомнила Эльмара. – Даже два домика, и машины. Вам это уже известно. И еще влез в долги. Всё, чтобы купить яхту. Всю жизнь гонялся за собственной яхтой. Купил её. И стал нищим – как уже говорено. Но 30 октября, в день моего рождения, подарил мне мой знак зодиака – скорпиончика; и несколько книг, и эсэмэску с тремя словами, как на Стене Любви; и предложил взять меня с собой в южные моря на чартерную яхту. Оговорил, что, если не хватит денег на чартер, продаст свою яхту. И еще письмо подарил. Писал, что я его Катастрофа, что он благодарит Бога за эту Катастрофу, что я необыкновенна, что от моих глаз не отвести глаз, что прикосновение к моим ногам обжигает, что я творю свой мир в поэзии, что умею плакать и что безумно ему желанна.
Даша расплылась по столу бюстом, упакованным в отороченную мехом душегрейку, уронила голову на руки. Сквозь редкую поросль серых волос, начёсанных один к одному, просматривалась краснеющая пятнами почва. Прошептала:
– Боже, как хорош… Неужто в восемьдесят можно быть таким!
– Всё ж мне досадно было, признаюсь, – продолжала Эльмара, – что никогда в трезвом виде Ястреб не падал передо мной на колени со слезными мольбами. Так и сказала ему как-то: «Ты плакать-то умеешь? Плачешь когда-нибудь?» Он ответил, что мужской плач слишком интимная процедура и что публично плакать могут только актеры, но что он плачет наедине с собою, плачет счастливый, оттого что я есть. И часто повторял мне, смеясь, что он Горец. Намекал на свою вечную боеспособность… Что толку! Я не велась.
– Эйджизм, – обронила Ева. – Дискриминация ближних по возрастному признаку. Между прочим, кровь у Ястреба была не последней пробы, раз служила ему исправно до восьмидесяти. Ты, Эльма, никак не могла принять Ястребиного богатства – его лет.
– Вовсе нет! – взроптала Эльмара. – Но и да! Я хотела еще детей, и мужа, отца им, детям, и не на год-два… В ноябре, или в декабре, не помню, Ястреб сбросил мне на имейл письмо второе. Опять говорил о мечте прикоснуться к живому Мирозданию, но уже и гладил меня против шерсти, и я озверела, ответила ему, постаралась опустить ниже плинтуса – посоветовала мечтать, как мечтается, и приказала никогда не давить на меня. Он, понятно, заскучал… Говорю же, я искала брак, а не миф… И открыто сказала об этом Ястребу… Но он был начеку и, чтобы сбить меня с позиции, предложил в подарок свою яхту.
– Неплохо! – изумилась Ева. – Гонялся за нею всю жизнь. Добыл. И дарить тебе?!.. Сколько стоила яхта?
Эльмара помолчала, вспоминала, должно быть:
– По словам Ястреба её оценили на таможне в Одессе в пятьдесят пять тысяч баксов. Когда он сказал, что дарит мне яхту, мне показалось авантажным изобразить себя оскорбленной: заявила, что я не проститутка, и меня не купить даже за пятьдесят пять тысяч баксов. Ястреб, смеясь, заметил, что не предлагал бы мне и пятьдесят пять лимонов, если бы они у него были, – потому что я бесценна; и что он не покупает меня, но просто дарит кораблик, и, если яхта станет для меня обузой, я смогу потопить её на хорошей глубине одним движением руки. Привел меня на яхту, показал, как потопить. Чтобы уйти от этого разговора, я сказала, что в детстве мало играла, потому что приходилось присматривать за младшим братом, и сейчас люблю играть, по-детски, и подарок Ястреба считаю детской игрой. Тут же он со своей усмешкой заявил, что я права и что его предложение есть детская игра, но он намерен сыграть всерьез: яхта против ночи.
– Ему снесло крышу, – вынесла приговор Ева. – Мученик. На кресте нереальностей. Судя по твоим рекомендациям, не гнилой. Надолго, говоришь, влюблялся дважды и прожил две жизни? Понимаю. С тобою на него свалилась третья. Он был мученик, Эльма… Я начинаю его чувствовать.
– Его могла чувствовать только я.
Ева насмешливо согласилась:
– Ястреб называл тебя необыкновенной. Выглядел – по твоим словам – молодым. Но всё ж не Горец и не Вечный Жид. Ты же искала брак реальный. Ты такая, как все, Эльма. Обыкновенная. Чем приворожила Ястреба?.. Он тебя выдумал… Кстати, бывали у него возможности добраться до прочих обнаженных натур?
– Летом он зарабатывал прокатом, – сказала Эльмара. – Поднимались к нему на борт и мужчины, и женщины, разных возрастов. И наверняка бывали предложения. Я говорила ему об этом. Он смеялся… В общем, я как-то отвертелась и от игры Ястреба с его яхтой против моей ночи.
* * *
Даша заказала очередную бутылку шампанского. Молоденький гарсон вскрыл её элегантно, влёт.
– Merci. – Даша ласково улыбнулась гарсону. – Nous vous aimons gamin. – Склонилась к
