КораЭто выглядело очень по-детски, и Кира все понимала. Так было всегда. Мальчики бежали в Америку и на войну, девочки — в монастырь и замуж. Бежали с гусарами и актерами. Кира сбежала с Георгием Каревым, болгарином по происхождению, двадцати девяти лет, химиком по образованию, судимым, неопределенных занятий. Да, он еще был женат на ее бывшей однокласснице. Сбежала с женатым мужчиной!
Все началось со свадьбы. Нет, все началось еще раньше. В детстве? Может быть, еще раньше. Порой Кире казалось, что она помнит — дальше детства. Дальше собственного рождения. Темные страсти метались на дне ее души, из подсознания вставали странные образы, сплетаясь в судорожных объятиях. Ей грезились белые дворцы, небесные чертоги, в которых жили небесной красоты мужчины и женщины — всесильные, безнаказанные, бессмертные. Темное знание закипало в жилах, и становилось невыносимо вести обыденную жизнь — вставать по утрам, причесываться, разговаривать с домашними. С какого-то момента Кира научилась придавать этой жизни как можно меньше значения и уделять ей как можно меньше внимания. Быт, с его мышиной возней, был неприятен ей. Но пора, пора было задуматься над своей жизнью, куда-то себя приткнуть.
Конечно же мама рассчитывала, что Кира пойдет по ее следам, изящно выражаясь. По ее широким, крестьянским следам. Цветочные магазины! Это красиво только внешне. На самом деле обычный бизнес, ничуть не красивее других. Те же мелкие хлопоты: переговоры с поставщиками, беспокойство об аренде, наем персонала, копание в бухгалтерии, уплата налогов. Такого рода возня была бы понятна и простительна, если бы речь шла о чем-то действительно большом и важном — об огромной империи, всесильной, но и уязвимой. Но это же не империя — крошечное удельное княжество, не более. Значит, придется разочаровать маму. Рано или поздно.
Но вслух произнести свой отказ от цветочного княжества Кира не могла. Возможно, потому, что с детства мало кто интересовался ее мнением. Порой она чувствовала себя фарфоровой статуэткой под стеклянным колпаком — хрупкой, красивой, оберегаемой. Но никому, в сущности, не нужной. Вот это она однажды и сообщила Галине. Тетя Галя была ей ближе матери. Она всегда домоседничала — выезжала только в магазин и на рынок, к ней всегда можно было подойти с какой-то своей проблемой или бедой.
— Почему я не как все? — допытывалась она у тетки в детстве.
— Ты единственный ребенок у матери. Она растила тебя без отца. Ты сильно болела в детстве, тебе сделали серьезную операцию, и мама до сих пор беспокоится за твою жизнь и за твое здоровье.
Свою болезнь Кира помнила смутно, в настоящем никаких недомоганий не испытывала. Когда она вышла из противоречивого подросткового возраста, ей даже понравилось то особое положение, которое она занимала в этом мире. Быть не такой, как все, — разве это не интересно, не таинственно? Но и это чувство прошло. Таинственность должна была во что-то вылиться, ощущение великого предназначения обязано сбыться. Иначе Кира рисковала остаться старой девой, экзальтированной дурищей в белых одеяниях. И Кира полюбила театр.
— Я хочу поступить в театральный институт, — поделилась она как-то раз с теткой.
— Брось и думать об этом, — посоветовала та спокойно. Она отхлопоталась и теперь раскладывала пасьянс на краешке кухонного стола. Перед ней стояла чашка зеленого чая, медовые печенья на блюдце. Засаленные карты мягко ложились на белоснежную льняную скатерть. — Твоя мать подобного не допустит.
