лицо, глаза… И содрогалась в беззвучных рыданиях.
На письменном столе деда, завернутый в ватное одеяло, лежал Дмитрий Казаринов. Заходясь в звонком плаче, он заявлял о своем праве на жизнь.
– Галя! Это ты?! – Поднявшись с дивана, Григорий испуганно смотрел в глаза жены. – Значит, плакал он, Дмитрий, а не Христос на руках Марии?!
– Гриша, ты, видимо, болен, – забеспокоилась Галина. – О каком Христе и о какой Марии ты говоришь?
Вместо ответа Григорий притянул к себе жену и с силой прижал к своей груди ее голову.
И, словно почувствовав прилив большого человеческого счастья, что жизнь посылает людям очень редко, ребенок затих.
– Я покормлю его, он голоден. – Вытирая рукой слезы, Галина поднялась с пола, подошла к столу, развернула ребенка и, опустившись в кресло перед Григорием, расстегнула две верхние пуговицы кофты.
Увидев, как сын его, хватаясь пальчиками за грудь матери, жадно припал ртом к соску, Григорий встал и, опираясь на тяжелую трость, замер перед Галиной и сыном.
– Ты о чем задумался, Гриша? – спросила Галина, не спуская счастливых глаз с мужа.
– Если бы Рафаэль дожил до наших дней, то быть бы тебе увековеченной в образе мадонны с сыном на руках.
– Ты видел сон, Гриша? Ты так метался.
– Да, я видел странный и вещий сон. С простреленным навылет сердцем я вел в атаку батальон на высоту, где мне уже была уготована стела, под которой меня должны были похоронить как героя. Но я так хотел жить!.. Ради тебя и ради сына.
– Но ведь тебя не похоронили? – пытаясь шуткой разрядить напряжение, еще живущее в душе Григория, спросила Галина.
– Меня не похоронили. Меня спас раненый младенец Святой Марии. – И тут же добавил: – Нет, меня спас не раненый сын Марии, меня спас наш проголодавшийся сын Дмитрий.
Опустившись на колени перед сидящей в кресле Галиной, Григорий бережно отнял от ее груди пухлую розовую ручку сына и поднес ее к вздрагивающим губам.
– Мы с тобой, сынок, возьмем еще не одну высоту! Мы ведь из рода Казариновых!..
Москва, 1984–1987
Примечания
1
Трое составляют коллегию (лат.).
