1
Матрона и сестры имели свои квартиры на четвертом этаже Найтингейл-Хаус. Когда Делглиш добрался до верха лестницы, он увидел, что юго-западное крыло отделено от остального здания специальной деревянной перегородкой, окрашенной в белый цвет, в которой на двери, маленькой по контрасту с высокими потолками и дубовыми панелями степ, висит вывеска «Квартира Матроны». Он заметил на ней кнопку звонка, но прежде, чем нажать на нее, быстро осмотрел коридор. Он был таким же, как и внизу, но пол, застланный ковровой дорожкой, хотя выцветшей и потертой, все же придавал иллюзию комфорта этому верхнему этажу.
Делглиш бесшумно передвигался от двери к двери. На каждой имелась выполненная от руки табличка, помещенная в медную рамку. Он увидел, что сестра Брамфет занимает соседнюю квартиру с Матроной. Дальше следовали помещения для ванн, разделенные на три небольшие кабинки, в каждой из которых находились ванная и туалет. На следующей двери было указано имя сестры Гиринг; две соседние квартиры были пустыми. Сестра Рольф занимала квартиру в северном конце коридора рядом с кухней и подсобной комнаткой. У Делглиша не было права заглядывать в спальни, но он попробовал повернуть ручки каждой из них, и, как он и ожидал, они оказались запертыми.
На звонок сразу открыла Матрона, и он проследовал за ней в гостиную. Ее размеры и великолепное убранство поразили его. Гостиная занимала всю юго-западную башенку, просторное восьмиугольное помещение со стенами, окрашенными в белый цвет, с высоким потолком, который ослеплял золотой с синим росписью, с двумя высокими окнами, выходящими на здание больницы. Одна из стен от пола до самого потолка была уставлена белыми книжными шкафами. Делглиш с трудом устоял против того, чтобы подойти к ним и попытаться определить характер Мэри Тейлор по ее литературным вкусам. Но даже с того места, где он остановился, он видел, что в шкафах не было учебников, никаких деловых книг или справочных материалов. Это была жилая гостиная, а не офис.
В камине уютно потрескивали дрова. И тем не менее воздух в комнате оставался холодным и очень неподвижным. Матрона была одета в короткую алую пелерину поверх серого платья. Она сняла свой официальный головной убор, и крупный узел бледно-золотых волос лежал тяжелым грузом на хрупкой шее.
Ей повезло, подумал он, что она родилась в том веке, когда ценится индивидуальность черт лица и сложения, в которых невозможно найти и следа женственности. Сто лет назад ее назвали бы некрасивой, даже страшной. Но сегодня большинство мужчин нашли бы ее интересной, а некоторые даже красивой. На вкус Делглиша, она была одной из самых прелестных женщин, которых он встречал в своей жизни.
На дубовом столике, помещенном точно в центре между тремя окнами, был установлен телескоп. Делглиш сразу понял, что это не игрушка любителя, а дорогой и сложный инструмент, который главенствует в комнате. Матрона заметила его взгляд и спросила:
— Вы интересуетесь астрономией?
— Не то чтобы очень. Она улыбнулась:
— «Le silence eternel de ses espsces infini m’affraie»?[2]
— Скорее вносит в душу дискомфорт, чем ужасает. Возможно, причина тому мое тщеславие. Я не умею интересоваться вещами, которые я не только не понимаю, но уверен, что никогда и не пойму.
— А меня именно это и привлекает. По-моему, это форма ухода от действительности, стремление заглянуть в чужой мир — это созерцание бесстрастной Вселенной, на которую я никак не могу повлиять или контролировать, и еще лучше, что там никто и не ждет этого от меня. Это освобождение от ответственности. Оно помогает вернуть своим личным проблемам их нормальные пропорции.
Она пригласила Делглиша сесть на черный кожаный диван перед камином. На низком столике на подносе были приготовлены кофейник, горячее молоко, сахар и две чашки.
Когда он уселся, то, улыбнувшись, сказал:
— Когда я хочу позволить себе насладиться созерцанием непостижимого и смирением перед ним, я предпочитаю любоваться первоцветом. Стоимость пустячная, удовольствие получаешь сразу же, и такую же ценную мораль.
Ее подвижный рот усмехнулся в ответ.
— И во всяком случае вы ограничены в возможности предаваться этим опасным философским размышлениям всего несколькими неделями весны.
