Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
так.
Дуня усмехнулась.
– Бобыль тоже! Мальчонка, чай, ты.
– Не робенок, – с обидой сказал Орёлка.
– Дай руки-то обвяжу лоскутами, – попросила Дуня.
– Подь, сказано! Лоскуты тоже! Чай, увидят. Молвил: в чану утопят. Вот поснедать коли есть чего – давай. Схороню ноне, не увидают.
Дуня сунула брату сверток и хотела обнять его. Но он толкнул ее и отскочил назад в варницу. Дуня постояла еще немного, оглянулась и бегом побежала через мостик к лазейке в тыне. Она тоже боялась, как бы Фрося не вернулась в светлицу и не заметила, что ее нет. Она взбежала на черную лестницу, потянула дверь – заперто.
– Ох! приметили, стало быть. – прошептала Дуня. – Не миновать порки. Как быть-то?
Дуня постояла на крыльце, потом сбежала вниз и побежала кругом дома. Вдруг, на счастье, переднее крыльцо позабыл Галка запереть. Поднялась крадучись на лестницу, тихонько потянула дверь – подается. Еще самую малость потянула, – господи, в щелку свет блеснул. Неужто Фрося ее караулит? Пропала она, завтра же на скотный сгонят. Дуня вся дрожала, может, погодить, думала она, уйдет Фрося.
Вдруг у ворот поднялся шум. Стучат, кричат, ругаются, сторожа будят. Вот и калитка заскрипела. Вошел кто-то. Двором идут.
– Господи Сусе, матерь божия! – шептала Дуня и прижималась к косяку.
Шаги все ближе… сюда идут, к крыльцу.
– Хозяин! – мелькнуло у Дуни. Она, уж ничего не разбирая, рванула дверь и вскочила в сени.
– Ага, попалась! – завизжал кто-то и схватил Дуню за руку. – Подавай корень!
Дуня взглянула – Феония. Она вырвала у нее руки и бросилась на лестницу. В ту же минуту наружная дверь распахнулась, Феония взвизгнула, выронила фонарь, а Дуня в темноте юркнула в светлицу и плотно притворила за собой дверь.
* * *
Феония, запыхавшись, вбежала в опочивальню Марицы Михайловны и чуть не раздавила сенную девку, спавшую на полу у порога. Девка вскочила и завизжала со сна. За пологом послышался испуганный крик:
– Ой! Чего там? Агашка, Феона! Пожар, что ли?
Феония подбежала к постели Марицы Михайловны и отдернула полог.
– Не, Марица Михайловна, матушка. Того лише! Ох-ох-ох, господи батюшки. Не знать, жива аль нет.
Марица Михайловна, сонная, косматая, копной сидела на постели. В опочивальню сбежались сенные девки. Один Фомушка спал, свернувшись калачиком на подстилке в углу.
– Агатка, зажги свечку! – крикнула Марица Михайловна. – Сказывай, Феония, чего там? Трясавица меня бьет.
– Ох, матушка, сведала ноне все про ведунью-то нашу. Ну и грех! Сказывала я тебе, за Дунькой давно примечала. Иван-то Максимыч веры тебе не дал, а ноне, как ты почивать легла, я фонарик захватила да в сени. Слышу скрипит лестница, – идет, знать, полунощница колдовать. Как она, стало быть, выбегла, я тотчас дверь на засов, да в сенях и притаился. Долго сидела, аж дрема нашла. Вдруг, не с черного крыльца, а с переднего, дверь как распахнется, и Дунька в сени вихрем метнулась, Я на ее. Ухватила, кричу: «Подай корень!» А она рукой лишь махнула – гляжу… ой, и сказать-то боязно… на пороге-то сам нечистый!
Марица Михайловна всплеснула руками и закрестилась.
– Свят-свят свят! Чего ты, Феона? Может, так, привиделось чего?
– Какое, матушка. Вот как тебя вижу, страшенный, рожа в саже, а из глаз пламя так и шибает.
– Господи Сусе, Микола-милосливый, неужли сам нечистый к нам? Девки, девки! – крикнула Марица Михайловна, – затворите накрепко двери-то в сени. Чего делать-то? Чего он до нас сунулся?
– То не иначе, как Дунька наколдовала, вызвала беса. Так за ей следом и прокинулся. А научила, ведомо, Анна Ефимовна.
– Ах, ехидна! Ах, греховодница! Ну, уж ноне не я буду, коль Ванюшке все не выложу…
– Ладно, матушка, ты ложись. Утром повидаешь Ивана Максимыча. Я горницу-то окроплю. Марица Михайловна кряхтя опустилась на подушки, а Феония взяла из киота чашу с освященной водой, обошла опочивальню и побрызгала пальцами во всех углах.
Гуляй-Лобода
Наутро Марица Михайловна поднялась чуть свет и все охала:
– Ох, Феона, неможется мне. Спину всею разломило, и ноженьки гудят. Гляди, опух какой.
– Как не занедужить, матушка, с эких-то страстей. Может, не пойдешь к ранней?
– Не, Феона, как можно, праздник же ноне. Я Ивану юродивому свечу в алтын поставлю. Пущай он Ванюшку оборонит.
Иван Максимович тоже рано встал в то утро. Только что Марица Михайловна с Феонией, с Агашкой и с Фомушкой вышли из своих дверей в сени, навстречу им со своей половины вышел Иван Максимович.
– Ванюшка, заговорила Марица Михайловна, – подь сюда, сынок мой рожоный. Упредить мне тебя надобно. Ох, нечисто у нас в дому, Ванюшка.
– Молвила ж ты мне вечор, матушка. Наговоры, видно, вновь. То ты, залыдня, в уши дуешь матушке. Мотри, сгоню со двора, – сердито сказал Иван, взглянув на Феонию.
– Грешишь ты, Ванюшка, – сказала Марица Михайловна, – гляди, вон на том самом месте нечистый ей явился. Дунька наколдовала, а научила ее…
В ту минуту дверь на половину Максима Максимовича отворилась.
– Ох! – крикнула Феония.
Девки завизжали, Марица Михайловна ахнула и закрестилась.
– Ахти, батюшка! – крикнула она, – да кто ж то, Ванюшка?
На пороге стоял бритый казак в красных шароварах, с багровым шрамом со лба на щеку. Иван Максимович захохотал.
– Феона, ты, может, Лободу нечистым облаяла?
Но Феонии уж не было в сенях, она юркнула за дверь.
– То Гуляй-Лобода, матушка, приятель мой, полковник казачий.
Лобода снял баранью шапку и тряхнул черной косматой гривой.
Марица Михайловна смотрела на него со страхом и молчала. Иван хлопнул Лободу по плечу, засмеялся и увел его во двор.
Феония сейчас же выскочила и зашептала Марице Михайловне:
– Вишь, матушка, сколь бес-то хитер – казаком перекинулся.
* * *
Нагнал казак страху на весь строгановский двор. С горниц Марицы Михайловны по всей дворне прошел слух, что объявился в Соли сам нечистый. Девки, как издали завидят Лободу, визг подымали, бабы старые крестились и отплевывались, а ребята хоть и боялись, а все-таки бегали за ним, – всё хотели разглядеть, нет ли у него хвоста и рогов.
А Лобода и рад был, что его боятся. Выпустит из-под шапки чуб, обернется вдруг, ляскнет зубами, – ребята сразу бросятся врассыпную.
Иван Максимович проводил с ним целые дни, угощал его вином, медом, брагой. В посад, правда, опять перестал ходить, зато дома редкий день трезвым спать ложился.
Анна Ефимовна очень сердилась на нежданого гости. Самое время было Ивану промыслом заняться, а он от Лободы ни на шаг. То пьет с ним, то запрется в повалуше и о чем-то беседует. Пробовала она спросить Ивана, откуда он того пьяницу
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
