перестала бороться. Изможденная, я согласилась с обвинениями Романа. Дознаватель сломал меня, сломал саму веру в жизнь. Я просила о быстрой казни, лишь бы пытки и истязания закончились, и я смогла бы на небесах жить вечно со своим любимым.
— Анна, не молчи, прошу тебя! — взмолился Якуб.
Я отвернулась от оговорщика и подтянула синие колени к подбородку. Якуб заплакал, словно ребенок. Он схватился за железные прутья и медленно опустился на колени.
— Прости меня, прости меня, прости меня… — зашелся в истерике почитаемый доктор.
Он ревел, завывал и стонал. Он ждал от меня отпущения его греха, моего прощения. Но как я могла простить его? Как я могла произнести хоть слово, когда по его оговору, мое горло раздирала боль, а мой язык, обожженный горячим маслом, еле ворочался во рту.
Роман нарушил нашу аудиенцию. Закутанный в черный плащ, мой обвинитель в сопровождении двух служителей закона проводил меня в суд. Меня заставили стоять при оглашении приговора, хотя мои ноги больше мне не принадлежали. Роман торжествовал, когда меня обвинили в краже, колдовстве, в сговоре с дьяволом и приговорили к смерти, через сожжение.
В ту же ночь, меня привязали к столбу, сложили у моих ног хворост. Когда пламя подступало к моим ступням, а дым заполнял легкие, мне показалось, что я увидела глаза своего пса, словно две светящиеся точки. Черный зверь смотрел на меня, взывал ко мне. Мой большой лохматый пес, что убежал от меня на рассвете, когда мы с Иваном добрались до Архангельска, тот кого я вспоминала с любовью и болью каждый день, тот, что освободил меня от тирании мужа и придал решимости сбежать с любовником.
Я слышала, как обращался Роман к толпе горожан, что пришли посмотреть на мою казнь — “Эта женщина виновна в сговоре с дьяволом!”. Толпа роптала, в век просвещения, в век колониальных завоеваний и открытий новых земель, костер посреди главной площади казался людям пережитком темного прошлого. Роман продолжал взывать к толпе, сыпал цитатами из священного писания. Дознаватель не унимался, он ходил вокруг костра, с горящим факелом в руке и обращался к каждому: “Вот видите, достопочтенные горожане, эта женщина не кричит, а значит она виновна!”
И в этот момент боль парализовала меня. Я зарычала словно зверь, пойманный в капкан. Роман осекся. Бесконечность агонии. Моя плоть умирала, под свистящим, шипящим шквалом огня. Моя смертная жизнь в тот вечер закончилась.
Когда догорели последние угли, мое тело замотали в тряпки и скинули в глубокую яму за пределами города. Я была мертва для всех, но мое сознание не умерло в ту ночь. Я ощущала все вокруг: и зловонный запах разлагающихся трупов на которые сбросили мое тело, и липнувшую к сожженной плоти холщовую тряпку. Я слышала голоса мужчин, что тягали трупы и кидали их поверх моего тела.
Я смогла разлепить веки. Сквозь переплетение ткани я увидела свет луны. И услышала голос.
Настойчивое требование — пить.
Жажда заполонила собой все мысли. Я пошевелилась. Голос неподалеку тихо прошептал молитву. Я дёрнулась на звук. Мужской громкий крик. Я встала во весь рост и в один прыжок накинулась на мужчину. Тот отбивался, но его руки скользили по обоженной, липкой плоти. В этот момент я не была хозяйкой своего тела. Я бы сказала, что двигалась инстинктивно, будто во мне проснулось какое-то зло, что управляло мной. Я вонзилась зубами в кожу мужчины. Почувствовала на языке горячую кровь. И почувствовала, что внутри моей груди мое сердце снова забилось. Меня будто качало на волнах удовольствия. Все мои чувства обострились. Запахи, звуки, свет и цвет.
Я отбросила бездыханное тело своей самой первой жертвы. Тогда я отчетливо услышала то, что в последствии назвала "зверем". Он был голоден, зол, опьянен первой кровью. Зверь внутри меня требовал еще. Я осмотрелась. Второй мужчина спрятался среди тел мертвецов. Я слышала его дыхание. Я чувствовала его страх. Через мгновение и со второй жертвой было покончено. Я стояла посреди трупной ямы, полностью нагая. Я провела ладонями по светлой коже, потрогала торчащие, короткие, жесткие волосы на голове. Услышала звонкий женский смех. И лишь потом осознала, что это смеялась я. Ко мне вернулся мой голос, моя красота. На моем теле не осталось и следа от ожогов и переломов.
Внезапно заморосил дождь. Я медленно двигалась по лежащим в яме телам, привыкая вновь к тому, что могу ходить не испытывая боли. Молния подсветила округу. Пустые глазницы иссохших трупов смотрели на меня, прогоняя, меня — живую, прочь из своей общей могилы. Я сорвала с какой-то несчастной плащ и накинула на плечи. Мои белые кудри за несколько минут отрасли до подбородка. Я подтянулась и выбралась из ямы. Огни церкви горели вдалеке. Я засеменила мокрыми ступнями по земле, кутаясь в зловонный плащ.
В церкви на коленях перед огромным распятием стоял монах. Он не услышал, как я подкралась к нему. В моей голове промелькнула лишь одна мысль: “Еще!”. Я тронула монаха за плечи, он вздрогнул и обернулся. Я вцепилась зубами в его лицо, будто голодный волк. Металлический привкус на губах. Моё сердце выпрыгивало из груди. Я обхватила ногами монаха, продолжая пить его кровь. Я слышала, как я сломала его кости, чувствовала, что его сердце перестало гнать кровь по его венам. Я оторвалась от его губ и ужаснулась тому, во что я превратила бедного послушника.
“Возьми его одежду.” — этот голос не принадлежал мне, но он говорил со мной в моей голове. Я схватила монаха, сняла с него черную рясу и одела на себя. Еще теплая шерстяная ткань согревала мое тело. Я выбежала из церкви и отправилась к Якубу. Всё внутри меня требовало отмщения. И это был не "зверь", это была я и мое желание поквитаться с оговорщиком.
Глава 11
Мерзкий, звонкий, отрывистый звук. Будто расстроенные струны мандолины бренчали под пальцами неумелого менестреля. Я ощутила под головой горячую подушку, поднялась на локтях, в кромешной темноте перевернулась с одного бока на другой и выглянула из-за балдахина. Теплый летний вечер вовсю вступил в свои права. Яркие огни витрин, белые точки уличных фонарей, горящие фары проносящихся мимо машин. Я любила лето больше зиму, не смотря на то, что в этих широтах зимний день был совсем короткий, а следовательно у меня было гораздо больше времени на мою бессмертную жизнедеятельность, от анабиоза до анабиоза. Но в лете было очарование полу оголенных тел, сладких запахов фруктов
