в составе шестой армии выступил в район Изюма для начала участия в наступательной операции. Подцепив орудие к машине, Иван с расчётом двинулись в путь. Пройдя скорым маршем сто тридцать километров по разбитым фронтовым дорогам, поздним вечером дивизия вышла на правый берег Северного Донца.
– Красота-то какая, – глядя на раскинувшуюся впереди роскошную реку, сказал Фёдор. – Сейчас искупнуться бы. А, командир?
Золотухин тоже щурился на воду и улыбался чему-то своему. После изнурительного марша лицо его было покрыто слоем пыли, перемешанным с потом. Особенно выделялись грязные полосы, залёгшие в глубоких морщинах.
– Разговорчики, – машинально проговорил Золотухин и, словно очнувшись от своих дум, добавил: – Согласен с тобой. Привести себя в порядок сейчас совсем не помешало бы. Бубнов!
Тот вздрогнул от неожиданности и уронил кисет.
– Возьмёшь вёдра и дуй на реку.
– Есть, товарищ командир, – по инерции привычно ответил Бубнов и тут же зачастил: – А как же ужин, товарищ старший сержант? Не успею я к ужину. Это что же? Голодным оставаться прикажите? Я так не согласен. Вон пусть Фёдор сбегает. У него и ноги длиннее и он первый придумал купаться. А мне лично до фонаря. Я и так могу проходить.
– Разговорчики! Выполнять! – коротко скомандовал Золотухин и усмехнулся. – Кому чего, а тебе, Бубнов, только бы пожрать.
За время учёбы и бесконечных переходов расчёт уже совсем стал полноценной боевой единицей. Только что повоевать ещё не довелось. Золотухин оказался не таким уж и строгим командиром, как показался ребятам вначале, зато сверх меры дотошным во всех мелочах. Особенно доставалось, конечно же, Бубнову с его неуравновешенным характером и неисправимым разгильдяйством. Гонял его Золотухин без пощады, после чего бедный Бубнов спокойно не мог даже видеть своего командира. Вздрагивал при каждом упоминании о нём. Иван тоже не сразу сошёлся с усатым артиллеристом. Он привык уже сам командовать и принимать решения. Его коллектив хоть и был небольшим, но всё же подразделением, а здесь он становился на одну ступень с ещё вчерашними своими же подчинёнными. Умом он понимал, что это правильно. Что никто не поставил бы его командиром орудия, если он в нём ни черта не понимает. Но смириться с этим пока не мог. Своё отношение к Золотухину Иван, как ему казалось, успешно скрывал, только тот понял недовольство Ивана с первых дней, но до поры до времени помалкивал. В конце концов напряжение достигло своего апогея и Золотухин не выдержал, высказался:
– Слушай, Ваня. Я, конечно, понимаю твою обиду. Из командиров сунули в подчинённые. Но я-то здесь при чём? Тем более что это временно. Поверь мне старику. Парень ты неглупый. Опять-таки сержант. Тем более старший. Коммунистом вон стал. С дисциплиной у тебя всё в порядке, политграмоту освоил. Всё у тебя ещё впереди. Научишься нашей профессии, поднатореешь на деле, так я сам за тебя просить буду. Первый. А сейчас спрячь свой гонор, куда сам знаешь и постигай грамоту артиллериста. Договорились?
– Да я всё понимаю, Леонид Сергеевич, – подумав, ответил Иван. – Ты, если что, прости меня. Я не на тебя злюсь, а на себя. А артиллерию я постигну, можешь не сомневаться. Ты мне и поможешь в этом. Так что считай, что договорились.
– Ну и добре, парень. Ты знаешь, про нашу сорокапятку всякое треплют. Больше врут, конечно. Вроде того, что с ней и одного боя не продержишься. Маловат щиток, а дистанция против новых танков сократилась почти вдвое. Что это значит?
– Да понятно что. Ему в нас попасть легче будет. У нас, бронебойщиков, на этот счёт выход был. После выстрела каждый раз позиции менять. Но это всё больше в теории. Я пробовал на деле такой манёвр изобразить, да вот только не всегда получалось. Пока ты бегаешь с ружьём туда, сюда да ещё с патронами, стрелять-то, получается и вовсе некогда. Вот и сидишь на одном месте, отсвечиваешь как пень. Зато процент попадания в танк очень даже резко увеличивается.
– Это что же получается? – Золотухин от волнения даже курить перестал. – Процент против жизни? Так получается?
– Так, Леонид Сергеевич. Так, – ответил Иван. – В теории, а на практике совсем наоборот. Представь себе, что на тебя не один танк идёт, а несколько да ещё пехота следом топает и из своих шмайсеров то и дело постреливает. Ты, допустим, со своими перебежками один танк подбил, а два пропустил. Вот они и раздавят тебя, как клопа. А так все три можешь запросто поджечь. Вообще каждый раз по-разному получается. На все случаи инструкции не напишешь. Своей головой думать приходится. Исходя из ситуации.
– Это ты верно сказал, – закивал головой Золотухин. – Аккурат в самую точку попал. Так что будешь ты ещё командиром, будешь. Это я тебе говорю. А насчёт одного боя, так я тебе так отвечу. Я с этой игрушкой с начала войны воюю. И ничего, как видишь, жив и даже, я бы сказал, вполне здоров. Чего и тебе желаю.
Вскоре началось долгожданное наступление на Барвеньково. Путь дивизии проходил через пункт Долгенькое. Задача стояла не из лёгких. Против двадцать пятой стрелковой дивизии стояли отборные части сорок шестой пехотной и семнадцатой танковой немецких дивизий. Сила собралась серьёзная. Поэтому для укрепления удара советских войск её была придана сто пятнадцатая танковая бригада. Дивизии была поставлена первоочередная задача провести разведку боем и отбросить противника, заняв при этом рубеж за селом. Но, встретив упорное сопротивление немцев, приказ был выполнен далеко не полностью. Удалось с большими потерями всего лишь вскрыть оборону немцев до высоты, обозначенной на карте как высота 204,0, но в итоге взять её так и не смогли. Общее наступление началось на следующий день. Дивизия была выстроена в один эшелон.
Утро шестнадцатого августа 1943 года было на редкость пасмурным и холодным. Моросил противный мелкий дождь, и надежды на просветление не было никакой. Тяжёлые, мутные облака кружились в небе под незатихающий вой пронизывающего насквозь ледяного ветра. Даже птицы затихли и попрятались кто где смог, словно чуя не только дурную погоду, но и напряжение людей, приготовившихся биться насмерть. И без того вдрызг разбитые дороги окончательно осклизли и превратились в западню для машин, буксирующих орудия. Но наступление было уже полностью подготовлено, и погода никоим образом не должна была повлиять на его исход.
Иван, нахохлившись от стужи и дождя, сидел возле орудия, когда начали ухать машины с более серьёзным калибром.
– Началось, – Иван поднялся и всмотрелся в туманную от дождя даль.
– Всё, ребятки, по местам, – затаптывая окурок, проговорил Золотухин.
Добрые полчаса молотили артиллеристы по укреплениям немцев,
