Во всем мне хочется дойтиДо самой сути,В работе, в поисках пути,В сердечной смуте…
(Борис Пастернак)По рассказу сына писателя, Евгения Борисовича, Федин пригрозил Пастернаку серьезными последствиями, на что тот ответил, что ничто не заставит его отказаться от оказанной ему чести в глазах Нобелевского фонда…
Тогда Пастернак об угрозах Федина рассказал Корнею Ивановичу Чуковскому, который посоветовал ему тотчас же поехать к Фурцевой с объяснениями. Пастернак отказался поехать, но тут же написал ей письмо: «Я думал, что радость моя по поводу присуждения мне Нобелевской премии не останется одинокой, что она коснется общества, часть которого я составляю. Мне кажется, что честь оказана не только мне, а литературе, которой я принадлежу… Кое-что для нее, положа руку на сердце, я сделал. Как ни велики мои размолвки с временем, я не предполагал, что в такую минуту их будут решать топором. Что же, если вам кажется это справедливым, я готов все перенести и принять… Но мне не хотелось, чтобы эту готовность представляли себе вызовом и дерзостью. Наоборот, это долг смирения. Я верю в присутствие высших сил на земле и в жизни, и быть заносчивым и самонадеянным запрещает мне небо».
Но Чуковский решил, что такое письмо только ухудшит положение Пастернака. Отправил ли его Борис Леонидович Фурцевой, точно не известно…
Можно вспомнить и историю с Александром Твардовским. В свое время в ходе обмена партийных билетов он попросил изменить в учетной карточке запись о социальном происхождении. Там значилось: сын кулака. Во-первых, в то время это была черная метка, а во-вторых, это якобы не соответствовало действительности. Фурцева вроде бы обещала посодействовать, однако слово не сдержала и, не вдаваясь в объяснения, отрезала: «Московский городской комитет партии считает, что вопрос решен правильно». И все. Твардовский будто бы в знак протеста отказался получать партбилет, и Фурцева этого ему не простила. Гонения, устроенные затем на главного редактора журнала «Новый мир», разворачивались при ее непосредственном участии.
– Да, были в ее биографии и неприглядные страницы…
Но все-таки хочется отметить ее искренность, ее желание познавать непривычное, что называется, набираться уму-разуму. И еще: она оставалась очень непосредственной, даже наивной. Например, вскоре после убийства Кеннеди в Америку на гастроли собиралась ехать Майя Плисецкая, и Екатерина Алексеевна на одном из совещаний ляпнула: «Вы понимаете, какая на нас лежит ответственность, ведь Майя на сцене в белой пачке – это же прекрасная цель для выстрела».
Безумно смешно, правда? Кто собирался Майю в пачке убивать? Но Екатерина Алексеевна так искренне волновалась за жизнь любимой балерины!
Зураб Соткилава рассказывал, как Фурцева отправляла их с Еленой Образцовой в 1970 году на конкурс вокалистов в Барселону. В то время в Испании у власти был генерал Франко, и Екатерина Алексеевна очень переживала, что они едут в страну, где правит фашистский режим. «Там не будет советских членов жюри, даже не будет членов жюри из социалистических стран», – беспокоилась она. Елена Образцова будто бы на это ответила: «Ну и хорошо, что не будет!» Фурцева была недовольна ее ответом. Но все закончилось хорошо. В Испании их ждал радушный прием и большой успех. Они получили Гран-при.
Рассуждая о Фурцевой, можно и возмущаться, и смеяться…
Она шагнула в бездну
Из дневника Татьяны Дорониной
