Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
Ну да, самое плохое, что может случиться с безвинными — потеря доходного места. То-то он сам сейчас ужом на сковородке вьется, пытаясь от пытки увильнуть.
— Я никого не хочу обвинять. Но и себя оговаривать не намерен.
— Не «оговаривать», а «признаваться». И от души советую сделать это по-доброму. Кто тебя нанял, чтобы так затейливо убить?
— Мне не в чем признаваться.
Интересно, сердце, колотясь, может выломать ребра и вылететь наружу? Это, пожалуй, было бы здорово. Быстро.
— Что ж, — судья повернулся в ту сторону, куда Гуннар до сих пор изо всех сил старался не смотреть. — Значит, по-хорошему не хочешь. Тогда я должен сперва рассказать тебе, что будет дальше. Может, образумишься, и палача утруждать не придется.
— Кто меня обвинил? Я требую поединка.
— Ты мог бы требовать, если бы кто-то из горожан тебя оговорил. Но я выслушал стражу, выслушал тебя, прочитал отчеты о том, что нашли на месте убийства, и сделал выводы. Взятый с поличным не может требовать поединка.
Твою ж мать…
— Раздевайте.
Гуннар рванулся — может, и разумней было бы не сопротивляться и не злить ни судью, ни палача, но умение себя защищать было вколочено в него много лет назад, вколочено намертво, до бездумия. Только те три дюжих мужика, похоже, и не таких видывали, потому что через несколько мгновений он оказался раздет, веревка от связанных за спиной рук тянулась к крюку куда-то под потолок.
— Давай еще раз. — Судья развернулся к нему, так и не поднявшись из-за стола. — Повинишься — развяжут, позволят одеться. Потом каторга. Будешь запираться — продолжим. Значит, сперва…
Сперва вздернут за связанные руки. Если этого не хватит — прицепят к ногам груз. Потом в дето пойдет кнут. Потом каленое железо. Потом, если Гуннар лишится сознания, не признавшись, снимут, вправят плечи и начнут все сначала — и так три раза. Выдержит — значит, невиновен. Только вот ни количества ударов кнута, ни продолжительность одного допроса закон не оговаривал.
— Господин… — Голос отказывался слушаться, пришлось прокашляться. — Да, в конце концов, не верите — подчините разум и вся недолга!
Да, потом его неделю будет трясти от отвращения, но если уж выбирать…
— Зачем я буду беспокоить почтенного занятого человека? Да и дорого это…
— Как будто из своего кармана платить, — не удержался Гуннар. Впрочем, терять уже нечего.
— Вот как запел, а дурачком прикидывался. Признаешься в том, что убил?
— Мне не в чем признаваться.
Надо было рубить. И это стало его последней связной мыслью.
* * *
Оказывается, быть молодым, здоровым и сильным — невеликое благо, когда никак не получается ускользнуть в беспамятство, раз за разом твердя лишь три слова — это не я. И все же всему есть предел. Как раз в тот миг, когда Гуннар готов был признаться в чем угодно, разум все же провалился в темноту. Наверное, ненадолго, хотя кто его разберет. Очнулся от воды, выплеснутой на голову, и пощечины. Оказывается, он уже не висел, стоял на коленях. Судья присел напротив, запрокинул его голову, вцепившись в волосы на затылке.
— Неужели тебе не хочется, чтобы все это закончилось?
Гуннар часто и мелко закивал. Хочется, еще как хочется.
— Вот и умница. Значит, убил ты. А чего ради было так стараться?
Он попытался пожать плечами — прежде, чем успел подумать — вскрикнул. Думать вообще получалось плохо.
— Не знаю.
Еще одна пощечина.
— Что ж ты бестолковый такой… Не понимаешь, что признаются все?
Ну еще бы. Это только скальды поют, мол, был он чист сердцем, и потому Творец дал сил претерпеть боль и доказать, что невиновен. А в жизни признаются все.
— Понимаю.
— Ну вот. Так зачем ты его убил? Сам на Эйлейва злобу затаил или нанял кто?
Вот, значит, как его звали. Зачем убил? Был бы одаренным, сказал бы, силы захотел больше. А так…
— Сам придумай… у тебя хорошо получается.
Творцу ведомо — он вовсе не собирался юродствовать. Просто слишком трудно соображать, когда голос уже сел от крика. Был бы в самом деле виноват — давно признался бы. Но чтобы рассказать о том, чего не делал, нужно было придумать, а думать не получалось.
Судья досадливо оттолкнул Гуннара, поднялся, вытирая руки невесть откуда взявшейся тряпицей.
— Продолжайте.
В дверь постучали. Судья ругнулся, жестом приказав пока погодить. Встал в проеме двери, разговаривая с кем-то — если бы Гуннар и мог поднять голову, едва ли разглядел сквозь упавшие на глаза мокрые патлы. И то правда, разве ж тут поговоришь под вопли-то. Лицо уродовать нельзя, лицо — подобие Творца… о чем это он? Пусть Творец благословит того, кто отвлек судью, пусть говорит, говорит подольше. Может, получится собрать разбегающиеся мысли и придумать, зачем он все же убил того, как его там…
— Что вы здесь делаете? — недовольно спросил судья.
— Стражники, дежурившие ночью, доложили. Хотел посмотреть, что там за душегуб такой.
Знакомый голос. Был бы знакомый, если бы его звон в ушах не заглушал. До чего ж голова тяжелая, не поднять…
— Здесь вам не зверинец. Запишем признание, вернем в камеру — смотрите, сколько будет угодно.
— А что, уже признался? И зачем ему понадобилось этак утруждаться?
— Всему свое время. Не замечал раньше за вами праздного любопытства.
— Кстати, о времени. Который по счету допрос?
— Пока первый.
— С ночи? Да вы с ума сошли! — ахнул тот, невидимый. Гуннар все-таки сумел поднять голову, но волосы по-прежнему падали на глаза, проморгаться не получилось, а мотать головой — больно, да и без толку. — Вам что, надо мертвое тело вместо признания?
— Я не учу вас командовать стражниками. Если есть какое-то дело — говорите, нет — прошу меня извинить.
— Пожалуй, что есть. Давайте я подчиню его разум, и расспросим как следует. Если так долго артачится, может, и в самом деле невиновный? Парни говорили, отпирался всю дорогу.
— Все они невиновные и все отпираются. А на деле…
— Ну так тем более, чего время тратить? Мне нетрудно. Да и любопытно, признаться.
— Не припомню, чтобы раньше вы проявляли подобное любопытство, — хмыкнул судья.
— Так раньше этакого и не было. Думаете, с вас одного три шкуры снимут, если виновный не найдется? Мне уже выговорили, мол, чем по ночам стражники занимаются, если такое непотребство посреди города едва до конца не довели. Так что я тоже… заинтересован.
Пусть согласится, Творец милосердный, пусть он согласится!
Глава 11
— Благодарю, справлюсь сам. — сказал судья. — С этим вашим подчинением разума никогда не поймешь, говорит ли человек то, что думает на самом деле, или то, что его заставил говорить одаренный, ведущий допрос.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
