с шумным вздохом облегчения моей руки коснулись её дрожащие пальчики. – Это мои друзья, Горислав Горозия и Денис Раевский. Они хоть и вымахали под потолок, но внутри белые и пушистые.
– Очень приятно, – Леся как ребёнок вынырнула из-за моей спины, кивнула улыбающимся мужикам и снова спряталась.
– Клара Ивановна, дорогая вы моя! – Рай обнял старушку, расцеловал в обе щеки. – Сейчас мы с вами будем готовить колдовское снадобье!
– Приворотное? – зыркнула коварно Клара на своего любимчика и захлопала ресницами.
– Я в вас влюблен по уши, а остальные и без этого справляются, – придурок Раевский так многозначно посмотрел на меня, что я чуть не сорвался, чтобы влепить ему по-дружески звонкую оплеуху. Клоун-экстрасенс, мля…
– Тогда какое зелье?
– Говорят, когда злая колдунья забрала голос у Русалки, то её спасла моя бабушка Наина Марковна Раевская. Будем вашей Русалочке голос возвращать, – Рай кинул воздушный поцелуй в Лесю, с любопытством выглядывающую из-моего плеча. – Ну? Где сушеные ножки жаб и хвостики крыс? А ещё мне нужен яд гадюки…
– Ха! Так это у тебя всегда с собой, – я стянул через голову мокрую толстовку. – Клара, а они не сказали тебе о цели своего визита?
– Как это? Мои булочки…
Договорить Клара не успела, потому что кухня взорвалась от смеха. Горозия скрылся за углом, чтобы не терять «лицо» серьёзного мужчины, а вот Рай от души заливался хохотом, за что и получил половником по лбу.
Но я к подобным перепалкам привык, поэтому тронуло меня совсем другое. Сквозь тонкую ткань футболки я ощущал, как Леся, слегка касаясь моей спины грудью, хрипло хихикает, продолжая прятаться.
– Все! Кларочка Ивановна, милочка! Вы сейчас все моё волшебство вытрясете! Умоляю, – Рай бегал вокруг острова, то и дело уворачиваясь от летящей кухонной утвари. – Это просто неудачна шутка.
Выносить её близкое присутствие было невыносимо! Я оттолкнулся от столешницы и двинулся в гостиную, махнув Горе.
– Рай, если останешься жив, мы в кабинете…
Горозия шел молча, не торопился залезать под кожу, хотя по его острому взгляду все было понятно… Попался я. Попался…
Принял душ, постоял перед закрытой дверью, словно за ней меня ждал серьезный разговор с родителями.
– Наконец-то, – аж зарычал Гора, как только я вышел в кабинет. – Вьюга, сукин ты сын…
– Гора, следи за словами, – ответно рыкнул я и плюхнулся в кресло. – Знаешь, есть поговорка про то, что порой безопаснее промолчать о том, что видишь?
– Не знаю я такой поговорки, Вадь, не знаю! А про шапку, вора и огонь знаю. Так вот знай, Вьюга, у тебя на лбу написано, что девчонка тебе в душу твою застуженную запала, – на одном дыхании выпалил самый спокойный из моих друзей, а потом с облегчением откинулся на мягкую спинку дивана и закурил, как после секса, причем улыбка у него была соответствующая.
– Все же лучше бы тебе помолчать, Гора.
– А я рад, Вадь. Даже юлить и строить из себя джентльмена с фильтром во рту не собираюсь. Так и знай, что я рад.
– Ну, раз уж у тебя пломбу сорвало с откровенности, Горик, то ты прекрасно знаешь, что мозг порой путает чувства и желание помочь.
– Вьюга, тебя давно продуло стужей, – Гора открыл окно, втянул полную грудь морозного воздуха и резко обернулся. – Это ты путаешь! Путаешь разницу между готовностью прикрыть задницу бедовой девки и желанием уберечь, защитить спрятать. Так вот слушай, ты Нинке задницу в свое время прикрыл, поступил благородно, вопросов нет, но с Крошкой твоей совсем иначе… Ты грудью за неё встал, хотя знаешь, что мы за тебя любого порвем.
Голос Горы был холодным, трескучим от сдерживаемых эмоций, оттого и лупил прямо в сердце. Друг редко позволял втянуть себя в душевные разговоры, он сторонился их, потому что нет более скользкой дорожки, чем советы в делах душевных.
– Она – ящик Пандоры, Гора! Огромный икс в километровом уравнении…
– А чего ты боишься? Тебя дважды взрывали, твой офис жгли, тебя пытались посадить за махинации, но тебе было все нипочем. Ты пер, как танк по бездорожью, чуя собственную силу и правоту. Ты, Вадя, плюнул на наставления отца и выпорхнул из родительского гнезда, не взяв ни копейки денег! И выплыл… Сука, Вьюник, ты вообще понимаешь, что ты можешь сделать?
– Я понимаю, что могу искалечить жизнь невинной девочке. Гусеницы моего бронебойного танка в такой грязи, что ехать по светлой душе уже пострадавшей малышки – преступление…
Глава 18
– Я понимаю, что могу искалечить жизнь невинной девочке. Гусеницы моего бронебойного танка в такой грязи, что ехать по светлой душе невинной малышки – преступление…
– Твоя Нина методично калечит тебе жизнь, – Гора выдохнул и захлопнул окно, упершись лбом в тонированное стекло. – А ты ей это позволяешь. Откуда в тебе столько ненужной порой порядочности, Вьюга?
– Она вчера Куталадзе хотела ко мне подослать на разведку.
– Женька мне звонил, – рассмеялся Гора. – Мы от души повеселились, слушая, как Каринка уговаривает его съездить подышать чистым загородным воздухом. Слушай, ты себе на участок Альпийскую свежесть завозишь, что ли?
– Ага, вместо наркоза, чтобы спать крепче, – и только я закончил, как телефон взбрыкнул, выбрасывая на экран фото жены. – А вот сейчас мы это и узнаем. Да, Нина.
– Милый, как дела? – голос её был слаще мёда липового, искрился напускной радостью и лёгкостью. Вот только жену свою я знал лучше, чем кто-либо…
– Хорошо. В туалет сходил, на пробежке был, сейчас ждём завтрак.
– В каком смысле ждём? Ты с кем? – она пропустила нелепость моего ответа, зацепившись за то, что выдало её с потрохами. И этот вопрос убил … Никто в этом мире не контролировал меня. Никто! Не потому, что не хотели, а потому что я этого никогда не позволю.
– Мы с Куталадзе, – знал, что щедро бросаю в топку её гнева дровишки, но уже не мог сдержать себя. А главное – не хотел. Даже Горик вслух усмехнулся, поняв, что сейчас произойдёт.
– Что ты несешь? С каким Куталадзе? Они в Италию улетели! – заорала Нина, забыв на мгновение о том, с кем говорит. Задышала часто-часто, словно пыталась насытиться живительным кислородом, чтобы набраться смелости перед тем, что планировала сказать…
Мне было стыдно… Впервые за долгие годы мне стало реально стыдно! Я не опускал глаз, когда знакомил родителей с Ниной, не опускал глаз, когда с помощью Раевского отмывал её имя со страниц жёлтых газетёнок, а теперь было. И это чувство едким жалом засело где-то под сердцем, напоминая, что у каждой сделки есть срок, особенно
