Не судите слишком строго. Уповаем мы на бога. На удачу и в сто крат На себя и автомат! А в пути и где-то между Скромною живем надеждой. Скромной и на всех одной, Что вернемся мы домой! Так не надо к нам уж строго. Ходим мы, как все, под богом, А возможность… во стократ… Не подвел бы автомат!!!..[22]
Январь начался относительно спокойно. Душманы постреливали, мы отвечали. Тоска…
Покончив в горотделе с делами, выехал в Управление. В мошаверке было безлюдно, только в углу комнаты с автоматом в руках мирно дремал советник начальника политотдела Петр Сергеевич. Он по профессии — военный связист. К оперативной работе отношения не имел. Языком не владел, за исключением нескольких фраз, типа «хубасти? джурасти?»[23] Как он оказался в нашей оперативной группе? Трудно объяснить — как и многое, что происходило в Афганистане.
В политотделе из афганцев по-русски почти никто не говорил. Было интересно наблюдать за общением Сергеевича с подсоветными. Афганец на языке дари в течение тридцати минут добросовестно выкладывал ему всю имеющуюся информацию. Выслушав доклад, Петр Сергеевич по-русски давал необходимые рекомендации. Удивительным было то, что оба прекрасно понимали друг друга.
— В дуканы рванем? — проговорил вошедший в мошаверку Женька-борода.
Сергеевич, приоткрыв правый глаз, безразлично посмотрел на него.
— Понятно, — сказал Женька. — А ты? — обратился ко мне.
Я пожал плечами. Особого желания у меня не было. В декабре в Кабуле по дуканам вдоволь набегался, но по Кандагару мы по одному не ходили.
— Поехали, — говорю я, беря в руки автомат.
Садимся в «Машку» и пять минут спустя в дукане, склонившись над витриной, разглядываем всякую мишуру.
— Санек! За спиной…
Женек даже не прошептал, а выдохнул эти слова.
Крепче сжимая в руке автомат, скольжу вдоль витрины. Оборачиваюсь и вижу крепкого, гладко выбритого афганца лет тридцати, воткнувшего Женьке в бок зажигалку, будто пистолет.
Встретившись с моим взглядом, широко улыбнувшись, афганец приложил указательный палец к своим губам — тихо, мол, это я так шучу.
У меня спина вспотела. Женька — парень резкий: приложится — мало не покажется.
— Жень! Кажется, это твои друзья шалят? — шепчу ему.
Он оборачивается и попадает в объятия стоящего у него за спиной афганца.
— Здорово, Борода. — Афганец дружески хлопает его по спине.
— Здорово, здорово, Сашка! — как всегда громко смеется Женька. — Ну, у тебя и шуточки! Какими судьбами в Кандагаре? Да, познакомься. — Он рукой показывает на меня. — Твой тезка, с сентября в нашей группе. Так какими судьбами?
— Проездом, из Спинбульдака.[24] — Афганец крепко пожимает мне руку. — Муслим в гости вас приглашает. Передай Игорю Митрофановичу. Что-то я его в Управлении не видел?
— Он в Москве, в отпуске. В середине февраля должен подъехать.
— В середине февраля? Годится. Мы с Муслимом завтра улетаем в Кабул недельки на две-три. До встречи в феврале.
Попрощавшись с нами, афганец убежал. По-русски он говорил вполне прилично.
— Кто это был? — спрашиваю Женьку.
— Это? Сашка. Его действительно так зовут. Сотрудник УМГБ. Муслима Исмата охраняет. Не столько охраняет, сколько за ним присматривает. Про Муслима слышал?
— Немного, — я пожал плечами. — А подробнее?
— Подробнее? Можно…
И Женька рассказал мне о Муслиме Исмате, что знал сам, что слышал от других.
Муслим Исматулло! В обиходе — Уездный царь, Кандагарский принц, Батька Махно. Все эти прозвища характеризуют его как нельзя лучше, но больше, конечно, подходит «Батька Махно». Пуштун. Из знатного племени дуррани.[25] До Саурской революции[26] учился в Москве в военно-инженерной академии им. В. В. Куйбышева. На втором курсе попал под следствие. Темное дело — то ли наркотики, то ли девушки легкого поведения. А может, все вместе? По делу проходили около ста девчат, но ни одна против него не дала показания. Может, потому, что у каждой был перстенек, подаренный Муслимом…
