же тогда для тебя Браницкий? Чем он посадил тебя на поводок?
Видимо, предпринять очередную попытку украсть блины ей не позволило чувство собственной гордости. Все же знает, что сейчас она в любом случае в более слабом положении с учётом этой дурацкой печати.
— Тебя это волновать не должно, — произнесла она, вставая со стула.
— А тебя бы это волновало? — поинтересовался я, когда она прошла мимо меня к выходу из кухни, и добавил: — Ну в том случае, если бы связывающей тебя с ним печати бы не существовало, например.
Эри замерла спиной ко мне, не дойдя пару шагов до двери. Эмоции её я чувствовать не мог, но прекрасно видел, как напряглись её плечи.
Ну и заодно на её попку в одних трусиках полюбовался. Красиво, чего уж тут сказать.
— А ты забавный. — Эри повернулась ко мне и смерила меня пристальным взглядом. — Знай ты, что я творила в своей жизни, тебе бы и в голову никогда бы не пришло говорить о чём-то подобном.
— Да я многое знаю, — пожал плечами. — Лар мне кое-что рассказал о прошлом своей «любимой» тётушки.
Произнёс я это с очевидным сарказмом в голосе. Потому что это лучший способ спрятать истинные ощущения, которые я испытал после того, как Лар поведал мне часть истории о похождениях стоящей передо мной альфарки.
Да, к слову, она действительно ему тётка. Я, признаюсь, до последнего думал, что это шутка. Ну или какая-то внутренняя альфарская фигня. А нет. Оказалось, правда. Двоюродная, как я понял.
Что не отменяет рассказанного. Эри действительно успела… дел натворить за последние триста лет. Первые две сотни она провела внутри их анклава в Европе. За то время преисполнилась речами братца своего отца о величии альфарской расы, ничтожестве людей и прочем бреде. Правда, после того как старого ушастого революционера-консерватора засунули в тайную и скрытую от людей альфарскую кутузку, Эри сбежала из анклава.
И сделала это не просто так. Всех, кто тогда поддержал ту провальную попытку восстания, подвергли процедуре «запечатывания». Называлось, разумеется, это дело иначе. На альфарском у этого процесса имелось длинное и малопереводимое название, но суть была понятна и так.
Их лишали магии. Совсем. А для альфа лишиться собственной силы — это катастрофа. И дело даже не в том, что это всё равно что лишить человека рук и ног. Страх заключался в унижении и всеобщем презрении. Полном и бесповоротном. Для своих сородичей они становились хуже людей. Таких альфов изгоняли из анклава, ставя перед этим клеймо. Это было худшей и самой жестокой судьбой, какая только могла постичь альфара. Ещё хуже она воспринималась, когда знаешь, насколько трепетно альфы относились к своей расе на фоне уменьшения их численности.
И Эри ждало именно это. И это при том, что именно брат её отца и по совместительству дед Лара устроили тот переполох. И ведь его приговорили к заключению. Судьбы стать парией среди своего народа он избежал, в то время как Эри ждало именно это.
И отсюда возникает вопрос. Что такого она сделала, чтобы заслужить такую участь?
Во время нашего прошлого разговора Лар ответа мне не дал. По довольно-таки простой причине. Он его не знал. И, как я понял из общения с ним, ему в целом было пофигу. Он покинул свой анклав и жил среди людей, потому что ему это нравилось.
А вот Эри это сделала потому, что другого выбора у неё просто не оставалось.
— Следовало бы вырвать ему его чересчур длинный язык, — прошипела Эри.
— Да какая тебе разница, — хмыкнул я. — Всё равно, пока ты не попробуешь вернуться, на тебя всем будет наплевать. Разве я не прав…
— Заткнись! — выплюнула она. — Ты и понятия не имеешь о том, что значит быть оторванным от собственного народа! Я лишилась возможности жить с родными! Лишилась доступа к нашим знаниям! И теперь всё, что мне остается, это прислуживать этому ублюдку из-за одной-единственной ошибки и…
— И воровать мои блины, — закончил я за неё. — Так скажи мне, Эри. Тебя это бесит? Злит? Заставляет скрипеть зубами и биться в истерике от ярости, что ничего не можешь изменить?
Она не ответила.
Вообще забавная ситуация. Я ведь знал, насколько жестокой может быть женщина, стоящая передо мной. После разговора с Ларом я навёл кое-какие исторические справки. Она неплохо так успела «пожить». Особенно во Франции, во время одной из революций, едва не скинула с власти французскую корону. Вместе с головой короля.
— Ты не ответила на мой вопрос, — напомнил я ей.
— Это не имеет значения, — скривилась она. — Печать нельзя разорвать, пока тот, кто её поставил, сам не захочет этого сделать. Ну или же пока он жив. Но ты и сам знаешь, в чём проблема.
— Ага, — кивнул я. — Его нельзя убить.
— Можно, только…
— Только это русская рулетка, — кивнул я. — Лар мне рассказал. Вот почему ты тогда не сделала ничего, когда я выстрелил ему в грудь.
Теперь сказанные им тогда слова, что мы с ним «находились в абсолютно одинаковых условиях», воспринимались совсем по-другому.
Да, благодаря своей Реликвии Браницкий каждый раз перерождался после своей смерти. Только вот существовал один весьма существенный нюанс. Этот процесс не был бесконечным. Насколько я понял, каждый раз был шанс, что источник его силы «передумает». И тогда смерть окажется окончательной.
Так что та игра в русскую рулетку была для него такой же опасной, как и для меня. Ну почти, если забыть о том, что у него имелась «дополнительная жизнь». Как в грёбаной видеоигре.
— Верно, — кивнула Эри. — Надеялась, что в этот раз мне повезёт, но… как видишь. Этот говнюк опять вернулся с того света. Всегда возвращается.
Последние слова она произнесла, едва ли не скрипя зубами.
— Вижу.
— Тогда твой вопрос ещё больше не имеет смысла, — сказала она. — Потому что сама я его убить не могу. Печать не позволит мне это. В противном случае я бы вырвала его сердце собственными руками столько раз, сколько потребуется, чтобы он наконец сдох. А Константин никогда не откажется от меня. Я ему слишком…
— Полезна? — предположил я.
— Удобна, — хмыкнула она. — Но если бы кто-то когда-либо смог меня от него избавить, то…
Говоря это, она подошла ко мне и, перекинув стройную ногу, уселась мне на колени лицом ко мне. Её руки обняли меня за шею.
— Я бы была очень, очень, очень благодарна, — прошептала она мне, и горячее дыхание с каждым словом щекотало мне шею.
— Очень благодарна, — повторила она. — Настолько, что…
— Хочешь?
Она моргнула и отпрянула
