условия, я быстро превратился из мальчика в мужчину.
Теперь мне ничего не стоило завалить любую бабу и отодрать ее до искр из глаз даже без всяких таблеток, дула пистолета у виска и вина.
Довольно быстро я научусь дарить удовольствие женщинам, сам при этом не чувствуя ни-че-го. Как ни странно, даже отвращение пропало со временем, и остались лишь пустота и адское желание вырваться из ада, в котором меня пользовали, как гребаную элитную шлюху.
Стоя, боком, раком — как угодно. Я мог удовлетворить по несколько клиенток за ночь, и меня никто не спрашивал, каково мне, нравится ли мне эта женщина, хочу ли я ее, или меня от нее воротит.
Я должен был просто работать. Много и хорошо, а нет — меня ждали кандалы, от которых к тому моменту меня уже тошнило. На шее и руках так и остались следы. До сих пор. Их ничем не исправить, впрочем, как и само ощущение холодных «браслетов» на теле.
Я был рабом, и единственная поза, которую я особенно ненавидел, — чтобы она была на мне. Я сам любил доминировать и в постели никогда не позволял подчинения над собой.
Очень быстро меня уже воротило от нежного секса, и я сам мог получать удовольствие только от жестокости и боли.
Сам я мог достичь оргазма только тогда, когда делал больно партнерше: истязал ее, душил, трахал в полную силу. Наверное, моя больная психика уже тогда понимала только такой вариант достижения удовольствия.
* * *
В этот вечер моя рабыня налакалась вина. Я не препятствовал, ей нужно было расслабиться, вот только я не ожидал, что девочка пить совсем не умеет и так сильно опьянеет от двух бокалов.
Это была передышка для нас обоих, потому что я тоже устал с ней тягаться, когда Еся бредила и я кормил ее таблетками от температуры.
Я потерял время, и это не понравилось Данте. Он не забыл еще раз упомянуть о том, что я пошел против него, выбрав настолько слабую рабыню.
Рокса не было, я сам его отправил домой сегодня раньше. Девчонка теперь не орала, как это было в подвале, и в целом была тихой.
Мне же с ней относительно легко теперь, так как база подчинения построена. Рабыня боится кнута и верит в силу капсулы. Вместе это сдерживает ее от побега, правда, не защищает от попыток найти телефон и вызвать полицию.
Я читаю эту девочку как открытую книгу, Еся не умеет врать. Каждую ее хитренькую задумку улавливаю и даже желание меня споить тут же замечаю. Наивная и умная одновременно, неопытная и до жути слабая рабыня.
Моя осенняя девочка умрет в Халифате спустя дня три, максимум неделю. Такие, как Еся, там пользовались огромным спросом из-за своей красоты и нежности, но они там не выживали. Никогда.
Сегодня была странная ночь. Рабыня задавала много вопросов и расстраивалась на каждый мой правдивый ответ. А после Еся начала цепляться ко мне. Лезть целоваться, пытаться потрогать, обнимать. Ее прикосновения были очень неумелыми, но нежными, искренними, и я уже пожалел, что дал ей столько вина.
Мою рабыню развезло, и подчинением тут уже даже не пахло. Она меня не боялась, скорее наоборот. Вся разрумянилась, начала кусать губы и буквально тереться об меня, как маленькая возбужденная самка.
Возможно, мне бы даже это понравилось, будь девочка трезвой, но она даже забывала меня называть хозяином — настолько была пьяна. И еще одно: ее прикосновения не вызывали во мне отвращение. Они были мне приятны.
Еся возбудилась, а я разозлился. На себя скорее, потому что, блядь, она меня завела! В одежде, одними своими робкими и нежными прикосновениями, вот этими невинными глазами, веснушками даже.
Рабыня должна мне подчиняться, а не возбуждать меня в ответ, и эту грань переходить нельзя. Мне точно. Мне не нравились эти эмоции. Я злился на себя за них. Я ведь тоже выпил, да, точно. Это алкоголь. Никогда не любил вино. Еще с первого момента, как им меня напоила Маджида.
Я уложил рабыню в кровать и зашел в душ, снял все с себя и встал под холодную воду. У меня был адский каменный стояк. Я чувствовал, как член налился, а яйца поджались, низ живота просто горел огнем. Я возбудился, у меня тупо на нее встал. На ее запах ландышей, на ее глаза, на ее тихий голос.
Я захотел Есю, и мне пришлось мастурбировать, испытывая злость на себя самого. Я кончил так сложно, с рычанием, вгрызаясь себе в кулак до крови, чтобы не пойти и не тронуть девушку, которая сейчас очень даже не против, но все же мне не принадлежит.
Глава 20
В книгах иногда пишут про принятие. Принятие себя, своей судьбы и прочие красивые слова, вот только в жизни все совсем по-другому.
Казалось бы, смирись и успокойся, и я бы смирилась, если бы моим хозяином был один лишь Арман. И никто, кроме него, но моя реальность другая. Монстр делает меня рабыней для другого. Для того, у которого куча жен и наложниц, и я буду следующая. Просто «одна из».
Осознание этого не дает мне спать, и я все ищу выход, хоть какую-то ниточку, но ее нет. Я один на один со своим палачом, и я все никак не могу найти к нему ключик.
Арман. Он точно закрытая книга, я никак не могу его понять. То он кажется холодным, как камень, то я вижу его заботу. Мимолетно, его доброта заметна сквозь строки. Ко мне.
Какой он на самом деле, вот там, под невидимой маской похитителя, я не знаю, но клянусь, я бы не хотела другого хозяина. Я бы хотела только его. Потому что уже привыкла к нему, и если бы мне пришлось быть рабыней до конца своих дней, то только для него. Для моего Монстра.
Я никогда никого не ненавидела, хотя это даже не ненависть. Кажется, Монстр что-то во мне надломил, выбил тем кнутом. Я чувствую, что я его. Боже, я так остро это ощущаю, хоть и не хочу этого.
По дому теперь я передвигаюсь свободно, но не более того. Цыпленок в клетке, которого скоро поджарят. Вот какие у меня ощущения. Неизвестность, страх, желание увидеть Армана снова. О да, я думаю о нем. Все время. Ненавижу и скучаю. Чёртов замкнутый круг.
И да, я больше не голая. Я всегда ношу рубашки Армана. Они пахнут
