что это совсем не имеет смысла.
Но к герою нашему! К Валентин Петровичу Невезучему! Рассказать о жизни его, ибо каждая жизнь, товарищи, хоть и не имеет смысла она, хоть к тому же еще и конечна, а все-таки достойна романа, или хотя бы повести, или заметки в газете, или стихотворения, или… хотя бы надписи на могильной плите.
Во всех государственных учреждениях, бухгалтериях, поликлиниках, канцеляриях, жандармериях Валентину Петровичу Невезучему сопутствовали неудачи. Неудачи сопутствовали ему и за дверьми вышеназванных. Он дергал дверь на себя, а она открывалась «от». Он «от» – она «на». Он голосовал за, но все было против. Он был против, но все было за.
Он гадал на ромашке в «любит – не любит» – выходило «не», он считал справа и слева автобусного билетика, и, хотя съел их примерно столько же, сколько съел их каждый из нас, доверчивый, ему ни разу не повезло с исполнением. Он наедался пятилепестковых цветочков сирени и четырехлепестковых цветочков клевера, но даже это не помогало.
Неудачи и невезения преследовали и настигали Валентина Петровича прямо на улицах, они весело подмигивали ему красными светофорами, фарами отходящих маршрутов. Они дули Валентин Петровичу в физиономию, сдирали с головы его капюшон и при этом душили шарфом, поплевывая мерзким ноябрьским крошевом равно в ту и в эту сторону улицы.
Неудачи сопутствовали ему повсюду. Невезение преданно сопровождало Валентина Петровича до работы и встречало с работы, его нельзя было оставить в гардеробе под лестницей или в прихожем шкафу в карманах пальто. На парковке ему почти никогда не доставалось удачного места («Ну вот! – скажете вы. – У этого, как его там, все же была машина!» Да, но, однако, это ваше «как его там» – унизительно человеку!). Так вот, если Валентину Петровичу все-таки удавалось припарковаться удачно, удача кончалась тем, что потом было невозможно вырулить с удачного места.
Еще в детском саду всегда чаще давали Валентину Петровичу на полдник мерзкие вафли с кефиром, чем печенья с компотом, в школе меню оставалось прежним, прежним оно осталось и на работе. И до сих пор. Работа была неудачная. Жизнь была невезучая.
В неделе было больше будней, чем выходных. Это тоже не назовешь удачей Валентина Петровича. Его любимая футбольная команда «Динамо» всегда оправдывала свое название. В детстве у него никогда не было двустороннего пенала с изображением Микки Мауса. У Валентина Петровича никогда не было лошади, а он мечтал о лошади с самого детства! И даже просто лошади-качалки никогда не было у него, а наклейки и магнитики на двери его холодильника, служившие двери этой украшением, молчаливо свидетельствовали о том, что такую неудачную, невезучую жизнь невозможно исправить даже наклейками и магнитиками.
Валентин Петрович купил очень неудачно эту машину (так что не позавидуешь), и квартира его была в очень неудачном месте, далеко от метро, и очень неудачно было добираться до дачи. Поездки к морю на отдых также складывались неудачно, купе доставалось тринадцатое или рядом с уборными, соседи в ту и в эту сторону неудачные, даже раки на полустанках доставались ему все какие-то мелкие, пиво теплое, проводница – стерва.
У него была очень неудачная теща, женщина происхождения вулканического, сплава сталебетонного, считавшая его неудачником, и супруга его, Галина Семеновна, была того же титанического сплава-происхожденья и считала его неудачником точно так же, как ее мать. Дети были, но очень неудачно рожденные: оба мальчики, а он всегда хотел девочку. Но судьбе, как любой себе на уме балованной женщине, было, видимо, на это чихать.
Словом, как на двери иной раз бывает написано: «Выхода нет», так и на нашем Валентине Петровиче, то есть у него в паспорте и во всех прочих удостоверениях его личности, было написано и заверено печатью и подписью: «Валентин Петрович Невезучий».
Но судьба, как говорится, не бывает «сплошной извилистой». Некоторым достаются в ней и вовсе не пешеходные полоски, а радуги. У дорог бывают переходы подземные и наземные на счастливую, может быть, сторону и такие же счастливые повороты, и однажды Валентину Петровичу наконец повезло: он очень удачно успел на маршрутку, которая очень удачно покончила с этой и без того затянувшейся неудавшейся жизненной повестью, рухнув с моста.
«Невезучий», – было отчеканено на могильной плите его, но время со временем стерло чекань с позолотой с первых двух букв, опровергнув все его неудачи.
Черепаху в рай не берут, или Гимн бессмертному Оливье
Мы же вышли вчера из подъезда и видим: вырос, ровно как в сказке, за ночь одну, перед нами город из стекла и бетона, диавольский и бездонный, с небоскребами, асфальтовыми полноводными реками и мостами, головокружительными развязками и туннелями, остановки же «Детский мир» нашей больше нет. Магазина «Юность» нет на той стороне, нет и игровых автоматов. Вот стоим теперь, бессильны понять, как мы здесь очутились?
Коля Здешиков торопился.
«Черепаху в рай не берут, – говорил Коле папа. – Вставай, Коленька, опоздаешь! Одевайся, Коленька! Торопись!»
Всякий раз ему было совестно не успеть. Всякий раз такая наступала в нем паника, если он не мог найти ложечку для сапог. Время коротко, Коля Здешиков ненавидел шнурки. Ибо каждый стежок шнурка есть добавочная петля на отрезке времени. Даже ставил часы вперед – получить хоть сомнительную отсрочку. Ведь, в конце концов, в этом мире все относительно, все сомнительно в этом мире.
Он не шел, как вы, стараясь сохранить независимость, вдоль открывшего двери поезда по подземной платформе, но бросался в открытые двери, как на амбразуру, и в вагоне, толпой попутчиков сдавленный, чувствовал облегчение, что успел…
Но однажды, наискосок сокращая путь по Введенскому кладбищу, где являет жизнь несомненную спешке альтернативу, пробежав вдоль открытого колумбария, от лефортовского надгробия до надгробия от надгробия за надгробием, Коля Здешников неожиданно оборвал свой путь возле памятника человеку бессмертному, вроде Александра Сергеича, новогодними буднями увековеченному, знаменитому повару Оливье. И предстала Коле череда лет, отмеченных этим салатом.
«Странный праздник», – внезапно подумал он, холодея от страшной догадки. С тем пришло к нему понимание, к какой цели и зачем его торопили.
Таким образом в некрополь лефортовский, дабы сократить путь, вошел один человек, а вышел другой. Да и вышел-то не совсем. Совершенно иной человек стоял перед светофором на площади, благодарно глядя на красный. Постояв у красного, переждав еще одного зеленого, он не ринулся, как все мы, вслед всем, развернулся, пошел обратно… Вот идут они, обреченные, тротуарными тропами, толпами, обгоняют, отпихивают друг друга, тянут шеи, на цыпы встают, чтоб увидеть, не брезжит ли
