Река, сосна, птица
Я когда еду в метро и не читаю (и не сплю), то вижу людей и все про всех понимаю.
Вижу всякие мелочи и, наоборот, их жизни целиком.
Может, я во всем ошибаюсь, но это не важно.
Я так хорошо всех представляю, что подробности чужих жизней наполняют меня, и я сразу устаю.
Вот бабка, старая, но крепкая, читает сложную философскую книгу, может, преподает в вузе, зачет – уда́вится, но просто так не поставит, внуков любит раз в году, подруги умерли, туфли дорогие, какая-нибудь коллега из Америки прислала, на научной конференции познакомились…
Вот парень – рубашка розовая, галстук – голубенький, белые макасины на голую ногу, загар – явно солярий, если ваще не автозагар – некогда ему никого любить – все время на любовь к себе уходит. Женщины приходят и, что особенно радует, – уходят. А он остается.
Девушка – ногти накладные, но неухоженные, сумка как бы дорогая, бижутерия и пудра совсем дешевые – наверное, из Ржева, Урюпинска, Крыжополя, папа бухает, мама пашет где-то за копейки, брат в армии, она, наверное, здесь на съемной квартире с такими же подругами, продавец в плохом магазине.
Говорят, что житель мегаполиса за день встречает столько людей, сколько человек XVIII века – за всю жизнь. А я их еще и придумываю, и про каждого роман могу написать. Голова пухнет.
Вчера закрыла глаза. Стала думать: прокисло ли молоко у меня в холодильнике и получится ли из него простокваша, и что стекло на планшете надо менять.
Открыла глаза и, чтоб не смотреть на людей, стала читать книгу у девушки по соседству.
Это был актерский учебник. По Станиславскому что-то там… Я успела прочесть только три строчки.
«Представьте себе следующие предметы и существа:
– белый медведь;
– чайная роза…»
Там дальше еще много чего было. Но я так потряслась. Ведь действительно, подумала я, где-то есть белый медведь, он ходит по снегу, следы оставляет, ловит рыбу, а где-то есть чайная роза, она цветет, пахнет не холодильником, а розой, может на кусте, может в вазе.
А я еду тут под землей.
А в субботу мы с коллективом ездили в лес.
Такой настоящий.
Сидели на берегу.
Вокруг стояли тишина, и ели, и березы, и осины, а напротив на острове – густо-густо высокие, идеально ровные сосны, деликатно пела какая-то птичка, медленно текла река.
И вдруг кто-то спрашивает: «Так как ваш журнал называется?»
Главред помолчала и говорит: «Коммерческий директор».
И это так странно прозвучало в этом месте.
Вообще немыслимо было, что где-то есть какая-то коммерция, какие-то директора…
Мы переглянулись и больше не стали говорить о работе.
Надеюсь, что когда я буду… ну там, скажем, на небе…
там где-нибудь рядом будет река и хоть одна сосна и хоть одна птица…
и представляю, если мне там кто-нибудь напомнит, как я беспокоилась о простокваше и функционале iPad…
Как это будет…
странно…
И хорошо бы, чтоб было с кем переглянуться.
Там хорошо, где…
В Махачкале моего детства был один плавательный бассейн при холодильном комбинате, и называлось это «на холодильнике». И было далеко. Ассоциация с холодильником мешала мне полюбить это место. Плавала я летом в Каспийском море. Каспий – он такой не гламурный, суровый такой (берега песчаные зато), непрозрачный, благородного темно-болотного оттенка. Не похоже на курорт. Но в случае чего я доезжала до пляжа – на маршрутке или на машине, если подальше – плыла до горизонта и возвращалась как новая.
