Без пассажира…
– Я умела бросаться под машины, так чтобы это выглядело очень страшно для водителя, но для меня было совершенно безопасно. Дальше проще простого, главное, сделать лицо пожалостливей и не переборщить с имитацией травм. А то и вправду в больницу отправят. А так, дадут денег тысяч несколько, и расстаёмся довольные друг другом.
– Хорошо зарабатывала?
– На жизнь хватало. Верили мне легко, с деньгами расставались быстро. Всё-таки я хорошая актриса, да?
– Напрашиваешься на комплимент?
– Жалко тебе, что ли? Вредная Мышатина. Ещё я прекрасно умею просить милостыню. Тут, знаешь, главное, создать вокруг себя ауру безнадёжности, люди её боятся и подают тем охотнее, чем безнадёжней ты выглядишь. Вроде как откупаются от неё, от безнадёги. Взятку дают. Хотя много и таких, кто подаёт просто потому, что просишь.
– Да ты профи, я смотрю.
– Даже не сомневайся.
– Не сомневаюсь. Чем ещё промышляла?
– Ещё… – задумалась Ветка. – Ещё… А! Имелась у нас любимая шутка. У нас, потому что для этой авантюры нужны двое, и у меня была подружка, ну, или скорее близкая знакомая, с которой мы этот трюк проворачивали.
– Какой трюк?
– Незабываемый! Повешение. Наше изобретение.
– Звучит жутко. В чём он состоял?
– Всё просто. Сначала моя подруга – Снежана, Снежка – несколько дней шарилась по интернету. Во «ВКонтакте», в «Фейсбуке», по группам любителей фильмов ужасов и всякой чернухи. Там таких как грязи. Потом писала участникам в личку: «Не хочешь посмотреть на реальное повешение? Не видео, а именно реальное!»
– И что, находились желающие?
– Среди любителей ужасов и чернухи? Конечно. Поначалу чуть ли не каждый второй был готов. Спрашивали о деталях. Снежка писала, что её подруга (то есть я) хочет повеситься от несчастной любви. Она вроде как долго меня отговаривала, но я ни в какую и готова идти до конца. А поскольку она, Снежка, сейчас в стеснённом положении (мать-алкоголичка бьёт её и маленького брата, которому не в чем ходить в сад), то она может устроить так, что желающие смогут стать свидетелем моего «самоубийства». И стоить это будет недорого, всего несколько тысяч.
– И что, «клевали»?
– Основная масса, как только слышала про деньги, сразу сваливала. Для достоверности мы скачали с инета реальные фото самоубийц и рассылали всем заинтересовавшимся, мол, вы увидите что-то подобное, но в реале. Тяжёлое зрелище, я тебе скажу. Чистый ужас, если честно. Так вот, абсолютное большинство сваливали, но некоторые оставались и переводили аванс. Со взрослыми мы обычно не связывались, слишком опасно, только с подростками.
Мыш молча смотрел на Ветку. Та больше не улыбалась, рассказывала монотонно, без эмоций и пауз.
– Нашли на верхнем этаже одной высотки в районе Пролетарки незапертую комнату. Не знаю, как правильно её назвать. Какое-то техническое помещение. Там в потолке был очень удобный крюк.
Обычно всё происходило так. Снежка писала нашим извращенцам, что я окончательно решилась на самоубийство, оно произойдёт не сегодня завтра, надо просто немного последить за мной, и всё получится. И они следили, иногда день, иногда два. А если ей интересно было общаться с этими людьми и они покупали ей всякую мелочь вроде шоколадок и сосисок в тесте, то и три могла. Особенно если других вариантов в перспективе не имелось. Клиенты возникали не так часто. Я говорю, среди желающих посмотреть на реальное самоубийство не так уж много готовых за это платить.
Они караулили возле «моего» дома, а когда я появлялась на улице, начинали следить.
Я делала вид, что нахожусь в депрессии, гуляла без цели и маршрута, они следовали за мной. А потом в определённый момент я входила в подъезд того самого дома на Пролетарке и поднималась на последний, технический этаж.
Снежка вела своих некрофилов за мной, но слишком близко не подпускала. Когда я входила в комнату с крюком, мне нужно было время, чтобы затянуть одну петлю на горле, а вторую, скрытую, под мышками.
Сверху я надевала куртку, ту самую косуху, в которой пришла потом к театру. Подруга тихо кашляла, обозначая, что они здесь, за дверью, и зрители смотрят в замочную скважину.
Я долго стояла на табурете, крестилась, шевелила губами, будто шептала что-то. Всё для создания соответствующей атмосферы. Лицо моё было покрыто тонким слоем мела, я успевала сделать это перед зеркалом в лифте. Они, если их было больше одного, менялись у замочной скважины.
Я плакала! Настоящими слезами. Губы тряслись, кулаки сжимались. Вроде как я хотела жить, но ничего не могла с собой поделать.
Потом роняла табурет, пару минут дёргалась на «затянувшейся» верёвке, вываливала язык, напрягала шею, чтобы лицо налилось кровью.
Снежка во время репетиций говорила, что ей и самой становилось страшно, так натурально всё выглядело.
Зрителей от этого картины, как правило, пробивал ужас, и они пытались сбежать, но подруга, зная об этой реакции, перегораживала им путь к отступлению и визжала нечеловеческим голосом:
– Деньги! Отдай деньги! Все давай!
Обычно те были в таком шоке, что отдавали всё, что есть, до копейки. В итоге мы часто поднимали на своих аферах больше, чем изначально предполагалось. Но на то и был расчёт. В стрессовой ситуации люди легко расстаются с деньгами, это тебе любой мошенник скажет.
– И что, никогда не было проблем? – одеревеневшим голосом спросил Мыш.
– Была один раз, – неохотно призналась Ветка. – Клюнул извращенец лет сорока. Вообще, это было не в наших правилах, но мы решили начать с ним работать, с деньгами что-то совсем плохо было. Невысокий, очень кряжистый, что называется, поперёк себя шире. Грузный, неповоротливый, похожий на животное, вроде бегемота. Чувствовалось, что обладает совершенно чудовищной силой.
