«…прозрей! Осади многовесельный струг!…По вереску летнемуНас гонят Гаральдовы скальды на юг,К их пиру последнему…»Конечно, пришлось давать объяснения, вылившиеся в краткую лекцию по средневековой истории Европы. Обе классные не вмешиваются – слушают, в их глазах прыгают весёлые чёртики.
Чтобы избежать лишних вопросов вру, что текст песни – перевод с норвежского, найденный в каком-то толстом журнале. «Иностранная литература»? «Нева»? Нет, уже не вспомню, простите… И ты, Эжен, извини, песни свои ты ещё сочинишь и споёшь[6]. Я же не собираюсь вылезать с ними на эстраду, даже на КСПшном слёте! И слова с аккордами переписывать не стану, хотя Ритуля уже просит. Потом, потом… а там, глядишь, и забудется.
Хихикаю про себя – ну вот, начинаю выполнять пункты из «обязательного списка попаданцев». Плевать: душа просит песен, и их есть у меня. В конце концов – тварь я дрожащая, или право имею?
Слушатели тем временем требуют продолжения. Стоянка в Ростове-на-Дону позади, Галина с Татьяной Иосифовной тихо радуются, что всё прошло благополучно, никто из деток (это не ирония, они так к нам обращаются) не отстал.
– Ну, что вам ещё спеть? «Машину» не предлагать, и без меня есть кому.
– Блатняк! – требует Генка Симонов и вызывающе смотрит на учительниц. Галина недовольно хмурится, но молчит. Подход у неё такой: не давить и не навязывать.
Дворово-блатная романтика у нас в школе была не в ходу. Я сам познакомился с этой песенной культурой гораздо позже и, помню, ещё удивлялся: как это такой мощный слой «народного фольклора» прошёл мимо меня? Гендос же появился в нашем классе всего год назад, переехал откуда-то из Капотни – заводской район, совсем другой жизненный опыт. На меня после сентябрьской стычки смотрит с пониманием и интересом, хотя я и стараюсь с тех пор избегать околоблатной лексики. В иное время он имел бы все шансы попасть в АУЕ, но в 1978-м до этого, к счастью, далеко. Нужен живой контакт, чего у Гендоса нет. И не будет: после восьмого класса уйдёт наш Генка в техникум, потом армия – пока однажды в Кабуле старший сержант Симонов, тянущий «срочку» в аэродромной обслуге, не сдёрнет из расположения в самоволку за сигаретами и бухлом. То, что от него останется, похоронят в закрытом гробу.
Но песни – дело другое, конечно. Блатняк? Будет тебе блатняк, Гена…
Звучат всем известные аккорды «Мурки». Гендос довольно ухмыляется и подтягивает: «…раз пошли на дело, я и Рабинович…»
Галина хмурится ещё сильнее. А мотив уже другой – в чём-то похожий, но не тот. Генка пытается подпевать, сбивается, умолкает, и я начинаю:
«Когда в дырявых башмаках, пройдя две сотни льё,Я вышел к площади и думал сесть на паперть,Чтоб из карманов парижан платить за ужин и жильё —Я поднял голову, и был сражен ей насмерть.Я даже рот раскрыл, поскольку забурлила кровь,Я даже наземь сел: я был неосторожен!Она срывала все замки со слова древнего „любовь“,И в сердце мне вошла, как в кожаные ножны.Она парила в небесах,Она смотрела ласковоС улыбкой на немых устах —Химера Нотр-Дамская…»Это называется «слом шаблона». Гендос озадачен – что за дела в натуре, обещанное-то где? Галина, наоборот, расцвела – широкая улыбка, кивает с каждой строчкой. Девчонки тоже довольны, наконец-то о любви…
«Когда с товарищами я ходил в ночной налет,Когда живыми выходили мы из битвы,Когда в карманах пела медь, и отдалялся эшафот,Лишь ей одной я посвящал свои молитвы.Но раз усатый господин меня застиг впотьмах,И мы сразились с ним у старого собора.Я только раз взглянул наверх, но это был неверный шаг —И я упал, и услыхал: „Держите вора!“Она ловила лунный свет,Она была изменчива —Несущая мне сотни бед,Химера бессердечная…»Робкий шёпоток: «…это как у Гюго?» Скашиваю глаз – точно, Галка Блюмина, она у нас самая начитанная. И, пожалуй, самая романтичная. Хотя, в этом возрасте от недостатка романтики никто не страдает. Особенно – с такими учителями.
Милада смотрит на Женьку почти влюблёнными глазами. Цени, альтер эго, для тебя стараюсь.
«Пока неделя за неделею в тюрьме неслась,И приближался час отправки на галеры,Я на нее смотрел в окно, к железным прутьям прислонясь,И повторял себе: „Любовь моя – химера“.Но даже в сказочных морях такой красотки нет,И даже в Африке не знал бы я покоя,Скучней нормандского коровника казался Новый Свет,И потому я дёру дал из-под конвоя.Она парила впереди,И вывела к своим стопамС душою демона в груди —Химера с крыши Нотр-Дам…»В проходе не протолкнуться. И верхние полки оккупированы, кто-то даже свисает с третьей, предназначенной для багажа. О, уже не один? Вот что значит – «песня нашла своего слушателя»!
«И потому я в этот город возвращаюсь вновь,С худым карманом и в разорванной рубахе.Сюда влечет меня судьба, и здесь живет моя любовь,И вот стою с петлей на шее, и смотрю наверх,Служа бродягам поучительным примером,А сверху смотрит на меня и еле сдерживает смех,И скалит зубы Нотр-Дамская химера.Когда в аду, как всякий вор,Я душу Сатане отдам,Польет смолою мой костерХимера с крыши Нотр-Дам…»[7]
Вот чем, скажите, не блатняк? А что семнадцатого века – так мы об эпохах не договаривались.
– Жень, ты продолжаешь нас удивлять. – Галина довольно улыбается. – И где ты берёшь такие стихи? Это чьё?
– Так, одна поэтесса. – отвечаю. – В Ёбур… в Свердловске живёт, стилизует свои песни под старинные баллады. Только она мало кому известна.
…да, маме с папой да подружкам в песочнице. Лорке сейчас и семи нет…
– Чай кто-нибудь будет?
Это девчонки. В руках – гроздья стаканов, исходящих паром.
