рванулась к Валере, её когти оставляли борозды в земле, а змеиный язык хлестнул воздух. Лёва прыгнул наперерез, ударив посохом сверху вниз, целясь ей в голову. Удар пришёлся по рогу, и тот треснул с хрустом, отлетев в сторону, но Марфа только зарычала, развернувшись к Лёве. Её когти полоснули по воздуху, задев его куртку – ткань разорвалась, и кровь брызнула из неглубокой царапины на плече. Лёва стиснул зубы, отскочив назад, и снова ударил посохом, на этот раз в её колено. Дерево врезалось в сустав с глухим стуком, и нога старухи подогнулась, но она тут же выпрямилась, словно кости внутри неё были не её собственными.
Никола подоспел с другой стороны, занеся топор. Он рубанул с размаху, метя в шею Марфы, и лезвие вонзилось глубоко, разрубив серую плоть до позвоночника. Чёрная кровь хлынула фонтаном, забрызгав его лицо, и запах гнили ударил в нос, но старуха даже не дрогнула. Она повернула голову – слишком резко, с хрустом шейных позвонков – и ударила Николу локтем в челюсть. Тот отшатнулся, сплюнув кровь, но тут же вернулся, рубанув снова. Топор вошёл в её плечо, отсекая кусок мяса, что шлёпнулся на землю, извиваясь, как живой. Марфа зашипела, её язык хлестнул Николу по руке, оставив ожог, и священник выругался, но не отступил.
Евдоким, до того шипевший с плеча Лёвы, внезапно сорвался в бой. Гусь с громким кряком прыгнул на Марфу, вцепившись клювом в её лицо. Он рвал её восковую кожу, выдирая куски, и когти его лап царапали рога, оставляя глубокие борозды. Марфа взревела, схватив Евдокима когтями, и швырнула его в сторону. Гусь врезался в стену избы, крякнув от боли, но тут же поднялся, хлопая крыльями и бросаясь обратно, не сдаваясь.
Мёртвые тем временем оправились от света артефакта и снова двинулись вперёд. Никола повернулся к ним, оставив Лёву с Марфой. Он рубанул Фёдора, что подбирался ближе всех – топор врезался в грудь, раскроив рёбра, и чёрные внутренности вывалились наружу, шлёпнувшись в грязь с влажным звуком. Фёдор рухнул, но тут же начал подниматься, кости трещали, собираясь обратно.
Никола ударил снова, отрубив ему руку – конечность дёрнулась на земле, пальцы всё ещё шевелились, но мертвяк не остановился, рыча и ползя вперёд. Анна бросилась с другой стороны, её когти полоснули по ноге Николы, разорвав штанину и оставив кровавые борозды. Он развернулся, топор вошёл ей в череп, расколов его пополам – мозги, серые и гнилые, брызнули в стороны, но она лишь пошатнулась, продолжая тянуть к нему руки.
Лёва отбивался от Марфы, уклоняясь от её когтей и нанося удары посохом. Один попал ей в челюсть, выбив клык, что отлетел в сторону, другой – в бок, сломав рёбра с хрустом, но старуха восстанавливалась почти мгновенно. Чёрная кровь текла рекой, но раны затягивались, плоть срасталась, как живая. Она схватила посох, вырвав его из рук Лёвы, и сломала пополам с треском, отбросив обломки. Лёва рванулся к ней, ударив кулаком в лицо – кожа треснула, но Марфа только рассмеялась, схватив его за горло и подняв над землёй.
Валера стоял в центре, окружённый светом, не замечая битвы. Артефакт гудел в его руках, и воздух вокруг него закручивался, как воронка. Лёва хрипел в хватке Марфы, Никола рубил мёртвых, что вставали снова и снова, а Евдоким, окровавленный, но яростный, бросался на старуху, пытаясь отвлечь её. Битва была жестокой, кровавой, но враги не умирали – их плоть срасталась, кости собирались, и надежда таяла с каждым ударом.
Глава 39.
Битва в оживающей деревне превратилась в кровавый хаос. Валера стоял в центре, окружённый слепящим светом артефакта, его лицо было неподвижным, как у статуи, а глаза – пустыми, погружёнными в транс. Лёва, задыхаясь в хватке Марфы, хрипел, пытаясь вырваться, его сломанный посох валялся в грязи, а кровь текла из царапин на плече. Никола рубил мёртвых с яростным упорством – топор вонзался в плоть Фёдора, отсека́я куски гнилого мяса, что шлёпались на землю, но мертвяк вставал снова, его рёбра трещали, собираясь обратно. Анна тянула к священнику когти, её расколотый череп сочился серой жижей, но она не останавливалась. Евдоким, окровавленный, но несломленный, бросался на Марфу, царапая её рога и выдирая куски восковой кожи.
Лёва, чувствуя, как силы уходят, а хватка Марфы сжимается на его горле, прохрипел, обращаясь к Николе:
– Мы так долго не продержимся! Мы выдыхаемся, а им всё равно! Надо что-то делать с Валерой!
Никола, сплюнув кровь из разбитой губы, кивнул, рубанув Анну по ногам – её колени подломились, но она тут же начала ползти, цепляясь за землю. Он бросил взгляд на Валеру, но не успел ничего крикнуть – в этот момент брат пришёл в себя. Валера резко рухнул на колени, артефакт выпал из его рук, упав в грязь, и свет угас, оставив лишь слабое голубое мерцание. Его грудь тяжело вздымалась, пот стекал по лицу, а глаза, наконец ясные, смотрели на Лёву и Николу с усталостью человека, пробежавшего сто вёрст без отдыха. Он поднял голову, тихо выдохнув:
– Я знаю, что надо делать…
Все замерли на мгновение, взгляды Лёвы и Николы метнулись к нему. Но этого мгновения хватило Марфе. Пока путники отвлеклись на Валеру, она рванулась вперёд, её когти почти дотянулись до артефакта, лежащего в грязи. Её глаза вспыхнули красным, а змеиный язык хлестнул воздух, предвкушая добычу. Но тут подорвался Евдоким. Гусь, несмотря на раны, с громким кряком прыгнул ей на затылок, вцепившись клювом в ещё не затянувшуюся рану от топора Николы. Его острые зубцы впились в серую плоть, вырвав кусок гнилого мозга – чёрная жижа брызнула в стороны, и Марфа взвыла, её голос был смесью боли и ярости.
Она схватила Евдокима мощной хваткой за шею, сжав так, что перья посыпались на землю. Её лицо исказилось, и она прошипела, глядя на гуся:
– Никогда я не любила гусей! – С этими словами она швырнула его с такой силой, что Евдоким пролетел через всю деревню, врезавшись в стену заброшенной избы Марфы. Доски треснули, крыша, и без того державшаяся на честном слове, обвалилась с грохотом, погребя гуся под кучей соломы и балок.
– Евдоким! – закричал Лёва, его голос сорвался на визг. Глаза наполнились слезами, а лицо исказилось от горя и ярости. Он бросился на Марфу, не думая, с голыми руками, готовый рвать её на куски. Его кулаки врезались в её грудь, но когти
