следом за классной по коридорам. С каждым шагом становилось все страшнее.
Я видела кабинет директора только на фотографиях: просторное квадратное помещение с огромным столом посередине. Высокие книжные полки, черно-белые фотографии выпускников прошлых лет. Никого из моих знакомых никогда не вызывали к директору. Если набедокурил, вызывают к классной. Натворил чего-нибудь посерьезнее – к завучу. Но к директору – никогда. Вспомнилось, как Педро сказал: «Говорят, директор умер много-много лет назад в своем кабинете, но никто не осмеливается туда войти, чтобы не потревожить покойного». Я улыбнулась. Клариса решила, это я ей.
– Все будет хорошо. Я уже довела до их сведения мое мнение.
Я вдруг почувствовала себя как Гарри Поттер у дверей кабинета Дамблдора.
Я постучала. Открыла бабушка. От удивления я отпрянула.
– Что ты здесь делаешь?
– Мне позвонили из школы и сказали, что тебя отчисляют.
Кабинет показался мне ну просто гигантским, и вот я уже не Гарри, а Малфой.
Бабушка села на один из двух стульев. Второй был для меня. Директор выглядел серьезным. Я никогда не видела его так близко. Морщинистое лицо, пахнет одеколоном, а в руках папка. Он открыл ее, и на первой странице я увидела свою фотографию.
– Как я и говорил, ученица достигла лимита пропусков пятнадцать дней тому назад. Мы звонили домой, чтобы кто-нибудь пришел и подтвердил ее пропуски, делали отметки в дневнике и даже направили телефонограмму. С тех пор Фьорелла набрала еще четыре пропуска. Вы сказали, что ничего не знаете о ее положении.
– …
– Вот два отчета: один с оценками вашей внучки, другой с пропусками. Взгляните, здесь подпись ее отца. Мы знали о том, что с вашей невесткой приключилось несчастье, но я не знал, что вы взяли опеку на себя.
– Я и не предполагала, что Фьоре могут отчислить. Мне такое и в голову не пришло! Понимаете, присматриваю за девочками я. Мой сын плохо себя чувствует, – бабушка заламывала руки.
– Увы, мы ничем не можем помочь. Подпись стоит, члены семьи были уведомлены. Знаете, сколько родителей приходят к нам с просьбой взять их детей? У вас особые обстоятельства, поэтому я взял ваш вопрос под личный контроль. Вот дело вашей внучки, характеристики от учителей и даже записка от психолога о ходе работы. Но что есть, то есть.
– Позвольте взглянуть на отчеты, – попросила бабушка.
Она долго их разглядывала, а мне это было ни к чему, я и так знала, что там. Плохие оценки по всем предметам, кроме языка.
– Фьорелла, ты говорила мне, что в школе дела идут хорошо, что ты исправила оценки по географии и математике и даже физику вытянула на высокий балл.
– Так и есть, я не врала, все шло хорошо, но потом я написала контрольную…
– Не понимаю.
Директор взялся обстоятельно объяснять бабушке школьную систему оценок, говорил медленно и любезно. Я ждала, что бабушка сосредоточится на оценках.
– Вы говорите, отчеты подписал мой сын.
– Да. Взгляните.
– Этого не может быть. Мой сын не в состоянии ничего подписывать!
– Классная руководительница сравнила подписи здесь и в документах о зачислении. Они совпадают.
Бабушка повернулась ко мне и поглядела на меня в упор. Я не отвела глаз. У нее по щекам полились слезы. У меня зарделись уши, и я закричала:
– Я заставила его подписать! Сказала, это документы с работы, он даже смотреть ничего не стал, все подписал!
– Фьоре…
– А что мне было сказать классной? «Мой папа чокнулся и не может подписать отчет»?
– Фьоре…
– Я не знала, что делать! Я старалась исправить оценки, занималась, но становилось только хуже.
– Почему ты ничего мне не сказала? Я бы тебе помогла.
– Как? Когда?
Я посмотрела на директора, ждала, что он тоже что-нибудь скажет. Он внимательно изучал мое дело.
– Как бы то ни было, здесь проблема не в оценках, а в пропусках. Мы отчисляем за такое количество пропусков, какое было у Фьореллы на прошлой неделе, а потом она пропустила снова. Она может вернуться в школу на будущий год в качестве слушательницы. К сожалению, мы не привлекли вас раньше, потому что ничего не знали о состоянии вашего сына.
– У моего сына диагностировали тяжелую депрессию, он лечится уже несколько месяцев. Я присматриваю за девочками, но и своих забот у меня хватает. Фьорелла часто приглядывает за младшей сестрой, ей пять. На прошлой неделе она заболела воспалением легких, Фьоре пришлось навещать ее в больнице. Это может оправдать ее пропуски?
– Да, разумеется, если есть документальное подтверждение. С пропусками за этот год мы разберемся. Однако, по-моему, будет лучше, если на будущий год вы переведетесь в другую школу.
– Я не хочу переводиться! Я хочу учиться здесь! Это моя школа, она напоминает о самых лучших моментах с мамой. Как она помогала мне заниматься, как мы проводили время вдвоем, как повторяли материал. Пожалуйста, не выгоняйте меня!
Я замолчала. Опустила глаза.
– Почему же я допустила, чтобы ты так много пропускала?! И как же я не поняла…
– Если бы мы знали о вашей ситуации раньше, было бы проще принять меры. Дайте-ка подумать. Я соберу срочный педсовет, мы с коллегами обсудим ваше положение и предложим решение через пару дней. Из хорошего – классная руководительница написала положительный отзыв о поведении ученицы, сеньора Гарсиа оставила положительный отзыв, и психолог дала хорошие рекомендации.
– Географичка оставила положительный отзыв?
– Фьорелла!
Я посмотрела на директора.
– Еще мы примем во внимание твое желание учиться у нас. Но одного желания мало, нужны еще знания и рассудительность.
Я кивнула.
Он улыбнулся мне. Немного похож на Снейпа.
– Фьоре, ты нервничаешь из-за Дамблдора?
– Чего?
– Ну, ты Айе так сказала по телефону.
– А-а, из-за директора! Да, очень нервничаю.
– Ты же мне все равно почитаешь?
– Конечно, Мэгги! А как же!
«– Взгляните, любимые братья, – сказала Венди, указав наверх. – Окно все еще открыто! Ах, это нам воздалось за безусловную веру в материнскую любовь».
– Ты уже читала мне эту часть, она грустная; там Питер говорит, что мама не дождалась его. Фьоре, наша мама улетела в страну Нетинебудет?
– Нет, Мэгги, мама умерла. Не доставай закладку, я потом не найду, где мы остановились. Про Крюка мы уже читали?
– Да. Мы остановились на том, что Тинкер Белл выпила отравленную микстуру.
«Голосок у нее был такой слабый, что Питер едва мог разобрать слова. А потом все понял.
Она говорила, что она, может быть, поправится, если дети снова поверят в фей.
Питер всплеснул руками. Детей вокруг не было, уже наступила ночь, и тогда он обратился ко всем,
