изделия. Если мастер не мог совладать со своим телом, и сосредоточиться на ритуале несмотря на боль и другие помехи, процесс мог быть нарушен, а сам мастер подвергался опасности. Самоконтроль — первое, что воспитывал во мне отец. Эмоциями я научилась управлять в детстве, но к счастью для меня это было не сильно трудно. Несмотря на наши с отцом частые дурачества, во время работы мы всегда оставались собранными и сосредоточенными.
То, что для меня было обыденным и нормальным, сейчас остальным казалось плохим. Меня мог понять лишь тот, кто понимает принцип всей работы. Объяснять, что-либо парням, мне казалось бессмысленным, если даже Тирел, родственники которого тоже были артефакторами, не мог меня понять и поддержать.
Вернулась в комнату я в подавленном настроении.
— Лея, можно с тобой поговорить? — услышала я.
Голос раздался в полутьме комнаты настолько неожиданно, что я испугавшись вскрикнула. Корин оказался тут же рядом со мной обняв. Оказывается, он ждал меня сидя на подоконнике, и я его просто не заметила. Но появляться в моей комнате вот так запросто, входило уже в его привычку. И разозлившись я попыталась оттолкнуть его:
— Уходи немедленно! — приказала я.
— Нет, Лея, не сейчас, когда ты злишься и обижена на меня.
Он не отпустил и лишь прижал мою голову к своей груди.
— Лея, я не могу просто смотреть, когда тебе приходиться оставаться голодной, или находиться в холодной воде, рискуя своим здоровьем. Но больше всего мне трудно, когда ты обижаешься на меня. Прости, что пришлось тебе отказать.
Его слова были приятны, а простое извинение, отозвалось сожалением.
— Но, это моя работа, Корин. Без этого, я не смогу делать вещи, которые делаю. Я привыкла к этому и это для меня все равно, что тем же русалкам остаться без воды. Пытаться запретить мне заниматься артефакторикой — все равно, что оставить без воздуха, еды или смысла жизни.
Корин стоял молча, нежно обнимая. А я пыталась понять, дошел ли до него смысл моих слов.
— Не запрещай мне заниматься любимым делом, — попросила я.
— Я стараюсь… правда. Но боюсь прежде всего за тебя. А еще больше, чем всего остального, тебя потерять по своей же глупости. Я испытываю такие сильные чувства впервые.
А мне снова стало страшно, но уже от его слов. Слишком все быстро происходило, а я никогда не любила никого кроме отца и дяди. Но им я доверяла, а к Корину безоговорочного доверия пока не испытывала, как и не была уверенна, что полюблю так же сильно.
— Нужно учиться искать компромисс, — услышала я его слова.
Я подняла голову и взглянула ему в глаза.
— Мне тоже было неприятно, что ты сражался с Клутвином, — заметила я. — По моему мнению, это было не обязательно.
— Лея, защищать тебя от посягательств остальных — мое право. И я хочу, чтоб до того же Тарина дошло, что безнаказанным такое поведение не останется. Если кто-то обидит тебя, то будет иметь дело не только с твоим дядей, а прежде всего со мной.
И я вспомнила, что его еще и ранили. Капитан был одет в домашние брюки и рубашку. Схватив край его рубахи за подол, я взглянула на рану. Она выглядела так, будто прошла как минимум неделя. Я ожидала худшего.
— Лея! — воскликнул Корин рассмеявшись.
И я вдруг осознала, насколько неприлично поступила. Тут же отпустила и мои щеки покрылись румянцем.
— Прости, не подумала, — призналась я.
— Но твой порыв мне понравился, — услышала сквозь смех, от чего запылали еще и мои уши. — Это — ерунда, не стоит переживать. Мне пришлось подставиться.
— Пришлось? — не поверила я.
— Клутвин все же наш соперник и не стоит показывать свои силы в полную. Пусть останется ощущение, что нас можно победить. Тогда и от него не придётся ждать много сюрпризов.
В его словах был смысл.
— Нет. Мне, конечно, приятно твое беспокойство, но ты не представляешь насколько лишила меня теперь сна, — продолжал смеяться некромант.
А я оглянулась на дверь. Хоть бы его смех не услышали остальные!
— Ты тоже манерами не отличаешься, — прошипела в ответ, возмущенная тем, что надо мной потешаются. — Ходишь в мою комнату, как в свою!..
— Я стучал, — оправдывался некромант продолжая смеяться. — Ждать на улице не очень приятно, да и слишком заметно, поэтому зашел.
— Ты что через балконную дверь пришел? — удивилась этим словам.
— Ну не через гостиную же было заходить, — заметил капитан. — Вот это уже точно неправильно поймут.
— Ну да скрыто — можно, по-твоему, — фыркнула я. — Ты смеешься так, что тебя услышат остальные! Может о себе ты не сильно переживаешь, но о своей репутации я все же беспокоюсь.
Корин вздохнул и посерьезнел:
— Не переживай, я поставил звуконепроницаемый полог. О твоей репутации я тоже беспокоюсь. Мне не хотелось, чтобы у тебя были плохие мысли на ночь обо мне.
— У меня будут плохие мысли о тебе, если ты не отдашь мне свой артефакт на переделку, — стала манипулировать я, гордо вскинув подбородок и ожидая реакцию Тенебрея.
Некромант хищно улыбнулся:
— Отдам. Тебе не жалко, даже если ничего не получится… Но у меня тоже есть условия.
Я надулась:
— Какие?
— Во-первых, я и Тирел присутствуем, и это обязательно!
Я поджала недовольно губы, но на такую уступку можно было пойти. Переделывать артефакт самой мне предстояло первый раз, и я действительно могу его испортить, или, если неверно составила схему, он может неправильно работать или совсем сломаться. Создать подобный, конечно, смогу, но на это потребуется время. Поэтому можно было и пойти на это.
— Во-вторых, — продолжил выдвигать свои условия Тенебрей, — я хочу, чтобы ты разрешила мне вечером появляться здесь, чтоб пожелать спокойной ночи.
Я подняла голову, чтоб посмотреть в наглые и бессовестные глаза моего номинального жениха и отыскать там остатки совести. Ни совести, ни ее остатков, там не было.
— Вообще-то, это мне за работу должны отплатить, — заметила я.
— Так одно другое не исключает. Свой подарок ты получишь, — пообещал он.
— Подарок — какой попрошу, — выдвинула я встречные условия.
Тенебрей задумчиво сощурился и его глаза хитро засверкали. А я отступила, скрестив руки на груди и нетерпеливо постукивая носком домашней туфли.
— Еще секунда, и я передумаю! — пригрозила ему.
— Ладно, согласен, — притворно сделал он вид, что вынужден согласиться.
А у меня возникло ощущение, что меня все же надурили. Торговаться я не умела. Фиолетовые глаза светились довольно. А я взвесила все еще раз.
На одной чаше моих условных весов было то, что мне позволяли провести эксперимент по улучшению высшего артефакта, если моя затея
