ожидала. Это не было тем, что я хотела сказать. Ведь я люблю его и хочу днями напролёт тусить с ним.
– Ну, так и работай, тебе никто не мешает, – сказал Томас обиженно и пошёл в спальню.
– Томас, прости, – сказала я, но было поздно.
Слово не воробей – не поймаешь. Я часто рушила многое своими необдуманными словами, а сейчас я обидела своего любимого Томаса. С такой пустой головой недолго и сына в подростковом возрасте до суицида довести.
– Томас, я не хотела… – я не договорила, но дверь спальни захлопнулась перед моим носом. – Томас, я хочу проводить с тобой много времени, но мне надо работать.
– Тебе никто не мешает.
– Томас, не дуйся, пожалуйста, – я все уничтожила. Он обижается очень долго, и что бы я ни делала, все было бесполезно.
– Я не дуюсь, а исполняю твою просьбу.
Я поняла, что ничего не смогу сделать, ведь каждым словом только ещё больше копала себе могилу. Я ушла от его спальни, чтобы продолжить работу, но разве я могла сосредоточиться на истории того мира, если все рушилось в этом? Нет. Я не знала, как исправить свою вину. Я любила его и не хотела обидеть, но резкие слова всегда были моим пороком.
А самое ужасное, что, если обиделась девушка, ей можно что-то подарить или исполнить её обязанность по дому. А если обиделся парень, у которого есть все, что он хочет из материального, ты не получишь его прощение. Тем более Томас. Он был обижен на жизнь. У него все складывалось хорошо, пока он не встретил меня. Ведь я его агитировала его на предложение руки и сердца. Прошло два года, но он все не мог простить за это кого-то из нас четверых. Он мог винить всех. Мог винить себя. Никто не знает, что у него в голове, и о чем он думает, когда не спит ночью.
До девяти часов вечера я пыталась сосредоточиться на работе. Я ходила по квартире из одного угла в другой, но в мыслях была только наша ссора, а везде только следы Орсона: разрисованные стены, потерявшиеся игрушки, одежда, которую Томас ронял на полпути к стиральной машине. Ничего так и не вышло, а самобичевание лишь усилилось. Я решила отвлечься. Еды был полный холодильник, мне не хотелось её. Я могла приготовить что-то, но я терпеть не могу готовить. Заказать что-то? Может Томас что-то хочет? Но откуда мне узнать, если он заперся в спальне, и скорее всего не будет со мной говорить. На всякий случай я решила проверить мою теорию о безответности моих вопросов. Так и вышло.
Я заказала его любимые суши и лапшу с курицей. Через полчаса доставка приехала. Громкий звонок не спровоцировал Томаса выйти из комнаты. Это было странно, ведь он любит поесть. Я решила проверить его. Я постучала, ответа не было. От отчаяния я облокотилась на ручку двери, и она поддалась. Я зашла в спальню. Томас лежал, обнимая подушку ногами и руками. Он сжал её так крепко, будто хотел что-то выдавить. Я подошла ближе и села на кровать. Томас спал. Я погладила его по голове и закрутила у себя на пальце его прядь волос. Его светлые мягкие волосы и невинные карие глаза – вот во что я влюбилась, увидев Томаса впервые. Его тонкие нежные губы, желанные мной уже несколько лет, были слегка приоткрыты и из его рта стекала маленькая капля слюны. Неожиданно он открыл глаза. Я немного испугалась, что он чувствовал все и, наверняка, сто лет назад понял мои чувства к нему. Я считала, что, поранившись однажды с Беллой, Томас будет бояться кого-то любить.
– Что молчишь? – спросил он мрачным голосом.
– А что мне сказать? – я растерялась и, правда, не знала, что сказать.
– Не знаю.
– Прости меня, Томас, – наконец, сказала я, собравшись с мыслями. – Я безумно счастлива проводить вместе с тобой время, просто сегодня я хотела поторопить тебя к началу боя. Я не хотела сказать, что мне это не нравится, и я хочу быстрее закончить.
– Ну ладно.
– Ты, правда, прощаешь меня?
– Нет.
– Ну Томас! Что мне сделать? Я твои любимые наборы суши заказала и лапшу. Хочешь?
– Я хочу, чтобы ты… Помыла мне голову.
– Серьезно? Так просто?
– Ну да. Не буду же я изгаляться над тобой. А вот помыть голову я хочу, но мне же нельзя. Я же болею.
– Хочешь, прямо сейчас помою тебя! – я хотела скорее загладить свою вину.
– Не. Хочу сначала суши, ты же заказала их, да?
– Они на столе на кухне.
Томас вскочил с кровати и побежал на кухню. На столе стоял пакет с едой, поэтому он, как маленький ребёнок, сел на стул, поджав колени к груди. Его глаза загорелись желанием и любопытством. Я торжественно открыла пакет под импровизированные фанфары и расставила на столе наборы роллов и лапшу. Томас стал хлопать руками, подражая тюленям, когда они просят еду. Я дала ему палочки и пододвинула суши поближе к нему. Томас взял один ролл, подкинул его и поймал ртом, с аппетитом прожевав. Он улыбнулся набитым ртом. На его губах были крошки риса.
– Я – хороший тюленчик? – сказал он, прожевав.
– Хороший. Только у него рот большой, и он может позволить себе есть такие большие куски.
– А я что нет?
– Нет, конечно, можешь. Ты же сильный и независимый мужчина. Только собаку купить надо.
– Почему независимый? У меня есть ты. Я от тебя завишу.
– Ну да. Кто ж тебе еду готовил, если бы не я, да?
– Я б в ресторане заказывал.
– Обидно.
– Почему? Я завишу от тебя в эмоциональном плане, ты же моя жена, – эти слова были сладки, как мёд, но жалили, как пчела. Ведь я его жена формально. Просто мать его ребёнка.
– Не хочешь пойти умыться? У тебя суши по всему лицу размазаны, – на его губах был рис, на подбородке соевый соус.
– Да, хочу. Но я хочу поиграть в «лошадку», – «лошадка» – это игра, в которую он играл с Орсоном. Он садил сына на плечи и катал на себе.
– Но ты же понимаешь, что я не смогу тебя поднять?
– Конечно, я и не надеялся. Я хочу тебя покатать, – Томас тут же сел на
