от Тома – Кондзеровский; против Беляева – генерал маркиз де Лягиш, сопровождающий министров по России вместе с тремя французскими офицерами. Тома любопытно посматривал на нас, Вивиани просто глядел, но видел не меньше его. Беляев говорил больше с Вивиани, который по положению старше Тома.
Здесь с их участием происходило особое совещание по артиллерийскому снабжению, продолжавшееся три с четвертью часа в штабном кабинете царя. Были они оба, великий князь Сергей Михайлович, Барсуков и Беляев. За обедом они сидели по обе стороны царя, Вивиани справа. Царь был очень любезен с ними, давал им закуривать и т. д. Перед обедом до выхода царя из кабинета Фредерикс посвятил свой с ними разговор рассказу о том, что он 60 лет в офицерских чинах, 35 – в генеральских, 25 – министр, увенчан царскими портретами с бриллиантами, которые так великолепны и ценны, что, боясь потерять их, он заказал Фаберже копию миниатюру из фальшивых камней, спрятав подлинник…
Зато царь был редко оживленным собеседником. Тома много хохотал. Фредерикс держал голову набок и, видимо, не одобрял… Тома в разговоре с Русиным высказал, что при том оборудовании, которое он видел на Обуховском заводе, и при русском рабочем производительность завода должна быть по крайней мере втрое больше.
► Получил привет:
«Ваше благородие, спешу сообщить вам, что много, много рад, что получил письмо от вас, которое и буду хранить при себе и которое для меня очень дорого; покорнейше благодарю вас и много радуюсь… что вы помните и так хорошо относитесь к вашему бывшему подчиненному; не заслужил я сего, ваше благородие; служил у вас в роте, служу и сейчас так, как должен служить каждый; ваше письмо, ваше благородие, прямо-таки воскресило меня и укрепило меня, я готов на все и на все жертвы, которые придется перенести для блага России. Передал поклоны всем, которые вас знают и которых мне пришлось видеть; прошу простить, ваше благородие, что беспокою, но не могу так не выразить всей моей радости, очень люблю вас. Младший унтер-офицер Незнамов.
Взводный офицер у меня прапорщик Блинов, очень хороший человек, вас знает и часто про вас говорит со мной».
28-е, четверг
Сегодня французские министры завтракают у царя. Вивиани приходил к Алексееву во время его доклада Николаю, и Стахович (дежурный) просил его обождать в дежурной комнате, занимая его там крайне бессодержательными разговорами.
► Сегодня происходило совещание Вивиани и Тома с Беляевым, Ронжиным и Алексеевым. Продолжалось оно около часу. Вивиани едет с Беляевым в Петроград, а Тома – в Москву. Сначала последний хотел ехать на фронт, но потом отказался от этой мысли.
► Те два немца, дело которых было поручено разбирать Кауфману-Туркестанскому, прощены… А они, состоя австрийскими офицерами, были вольноопределяющимися в автомобильной роте на Северном фронте…
► Прапорщик Орлов рассказывал, что в австрийской армии разведка поставлена отлично; она не так систематична и продуманна, как у германцев, но зато внешне более ловко исполняет целый ряд серьезных поручений. Там разведка соорганизована отдельно от жандармов, ею ведают особые офицеры, проходящие основательную школу. До штаб-офицерского чина им не дается никакого ответственного руководительства; обер-офицеры, начиная с лейтенантского чина, учатся и работают усиленно. Посылая в мирное время своего разведочного офицера к союзникам, австрийцы уведомляют их об этом, дают знать о месте его деятельности и о настоящей фамилии, не называя его псевдонимов. Те его ловят; если не попадается и работает, значит, стоящий разведчик – и его поощряют. В военной академии специальное отделение по разведке, и вообще она так обставлена, что ее не чуждается никто, не то что у нас. О Николае Васильевиче Терехове, который, собственно, и ввел в дело Орлова, последний отзывается как о человеке фанатически преданном своему делу. И действительно, когда говоришь с Тереховым, видишь, как он живет своим ремеслом чистого разведчика, оставаясь честным, хорошим, разумным человеком и не впадая в подлый тон жандармствующей контрразведки.
В Dagens Nyheter 1 мая помещена интересная статья Екатерины Кольб (княгини Радзивилл) о Штюрмере. Приведу несколько выдержек. «Лет двадцать пять тому назад Штюрмер занимал ответственный и весьма щекотливый пост церемониймейстера при русском дворе. Его обязанности, гораздо более сложные, чем многие склонны предполагать, заставляли его постоянно обращаться с иностранными дипломатами и требовали от него большого запаса такта,
хорошего знания света и неисчерпаемого терпения, ибо в это время двор в Петрограде был одним из самых блестящих дворов в Европе. Приемы происходили почти ежедневно в течение всей зимы, и должность лица, на долю которого выпадало разрешение всех вопросов этикета, поистине не была синекурой. Штюрмер, который всегда был чрезвычайно вежлив и любезен, стал совсем своим человеком в Зимнем дворце и среди иностранных дипломатов, которые всегда были рады, что могут обратиться к его помощи с каким угодно сложным вопросом этикета. Он имел одаренную и любезную супругу, в значительной степени способствовавшую его карьере; по общему мнению, он должен был сделать свою карьеру при дворе, и потому все были удивлены, когда Штюрмер сделался тверским губернатором.
Хотя он, несомненно, и не вполне понимает великий переворот, который произошел в России со времени начала войны, но все же догадывается, что страна находится накануне кризиса, который скажется более глубоко на ее внутренней жизни, чем на внешнеполитическом положении. Само собой разумеется, что он говорит о необходимости продолжать войну до конца, то есть до решительной победы. Но, судя по тому, что о нем вообще известно, невероятно, чтобы он отказался от почетного мира, если представится возможность заключения такового. Он человек практический, не питающий особых иллюзий, смотрит на события и на факты прямо и понимает, что иногда приходится мириться со многими вещами и делать многие уступки необходимости.
Его политическая программа и политический идеал слишком своеобразны и вряд ли будут когда-либо осуществлены. Он хочет соединить непримиримые принципы и мечты о „самодержавии, находящемся в комбинации с конституционным режимом“, не желая себе уяснить, что два противоположных фактора не могут ужиться вместе и взаимно исключают друг друга».
29-е, пятница
Ассанович давал мне прочесть и просил высказать мое мнение о рукописи чиновника дипломатической канцелярии Карасева «Как началась современная война», предназначенной автором для распространения в армии. Вещь очень слабая, без плана, неубедительная, написанная суконным языком и стилем семинариста 50-х гг. При этом для меня выяснилось, что основа войны – борьба Германии за рынки и сопротивление этому ее противников, – совершенно не понята не только «дипломатом», но и полковником Генерального штаба Ассановичем. «Какая борьба за рынки? Этого и я не понимаю», –
