Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
гинеколог – идиот, такая беда.
– Я знаю его, – кивает Козлова. – Это мой муж.
…А-а-а!.. помогите!.. засада!.. меня окружили враги!
– Бывший, – добавляет Козлова.
Я счас рожу. Ну, так же нельзя, Козлова!.. Мне вредно!.. Козлова, ты бросила его? И правильно сделала. Я тоже.
– Нет, это он бросил меня. Когда я была беременной.
Вот оно как. Значит, диагноз поставлен ему верно: аллергия на беременность. Случай клинический, тяжелый, особо опасный для человечества. Однако новость: Егоров размножается не только делением.
– Значит, у Егорова есть ребенок?
– Это у меня есть ребенок. А Егоров его никогда не видел.
…Это какая-то большая трагедия. Тут что-то не так. Причем на гормональном уровне. Доктор Егоров явно нуждается в помощи. В понимании. Быть может, даже в сочувствии. Чтобы кто-то пришел (неужели – я? почему – я?), погладил по голове и тихо спросил: что случилось, Егоров, как ты дошел до жизни такой? – расскажи, я внимательно слушаю (ну почему именно я?)… Слушаю и силюсь понять (а может, все-таки лучше в лоб?)…
Нет, возможно, толковый писатель (не я!), начав с эмбриона Егорова, написал бы толковый рассказ – читатель обрыдался бы, но…
Но меня, слабого, грешного человека, все же волнует больше бедная горбуша…
Которая попалась эскулапам на крючок…
И горбуша забилась, забилась!.. – о-о, значит, все-таки гибель!.. я знала, я знала, пусть!.. но ведь это потом, не сейчас!.. – трепыхалась горбуша в аду наркоза (передозировка: побочное действие – смерть!), корчась и суча плавниками, испуская дух – дух метался, страдал в бесконечных кишках мироздания, – значит, вот он какой – ад!.. И последняя мысль на краю: Козлова… твои голубые глаза…
…Хирург Козлова вспорола брюхо, аккуратно достала икру и кликнула к дохлой рыбине реаниматоров.
«Пьяный врач мне сказал, что тебя больше нет…» – была такая песня, и глупая горбуша не понимала когда-то: о чем это она?! По простодушию думала, что этот доктор с горя напился – после того как. Теперь поняла: не после того, а до! То есть сначала напился, а горе было потом. Потому-то и было, что напился.
«Надо было посмотреть ему в глаза…» – думала с тоской горбуша.
В общем, горбуша побывала в аду, куда отправил ее пьяный анестезиолог, и ей там не понравилось.
Очнулась, открыла глаза.
Нет, я еще в аду: и халда со шприцем приветствует меня:
– Ну что разлеглась, как свинья, видел бы тебя сейчас, такую красавицу, твой муж!..
Это, по-видимому, означало: поздравляем вас, мамочка!
Едва живая горбуша глядела на халду и думала, что человечество совершенно зря беспокоило себя эволюцией, мучилось проклятыми вопросами, отказывало себе в людоедстве, если в конце концов оно доэволюционировало до этой халды.
– Селедку не ешьте!.. Не ешьте селедку, мамочки! Вредно! Вам нельзя! Руки прочь от селедки!
– А зачем вы тогда ее принесли (садисты)?
– Зачем, зачем… а черт его знает зачем. Дали – и принесли. А ну положь назад сельдь, мамаша!
Горбуша плывет, едва перебирая плавниками, плывет к своей икринке, где она, где? почему не в барокамере? Все детки в барокамерах, а ее икринка – нет! Страшная мысль: не хватило!.. ей не хватило барокамеры!..
– А почему мой ребенок не в барокамере? – в ужасе кричит горбуша.
– А почему ваш ребенок должен быть в барокамере? Это больные дети. А ваш ребенок здоров.
Как – здоров? И он не умер? А Егоров обещал… И я не умерла? Я же горбуша!..
– Та-ак!.. У мамаши, кажется, послеродовая горячка…
– Все хорошо, все хорошо, – уговаривает горбушу Козлова. – Все хорошо, все позади, твой ребенок здоров, плацента защитила его…
О, моя дорогая, моя дорогая, плачет горбуша, думая о плаценте, моя дорогая…
Голубушка плацента приняла на себя все – и Егорова с трезубцем, и Лориду со сперматозоидом, и рыбьего доктора, и пьяного анестезиолога… и умерла вместо меня.
– Мамочки, кормление!.. Так, где чей ребенок… разбираем, разбираем, мамаши, детей, вот ваш ребенок…
Мой ребенок!..
маленькая горбуша,
икринка моя, круглая, как совершенство,
о, моя дорогая,
я проделала долгий путь во имя тебя,
я страдала, я плакала, страшась в темных водах,
но плыла, мое солнце,
к тебе, моя жизнь,
и назову тебя – Жизнь: Вита, Виталия…
прости, что я плохо подготовила мир к твоему приходу…
…А рядом звонил телефон, Козлова брала трубку, слушала и говорила:
– Мы посмотрим друг другу в глаза и…
Моя дорогая Флёр
Бог народа, к которому принадлежала Флора, женщине в душе отказывал: у мужчины душа есть, говорил Бог, а у женщины ее нет.
А у Флоры она была. Живая, горячая – Флора ее чувствовала. Была ли у нее селезенка там, или, скажем, печень – это было под вопросом, потому что Флора их не ощущала, но душа точно была – она давила в ребра, подкатывала к горлу и выпадала осадками в виде слез. Но Бог отказывал женщине в душе, при этом нечаянно, по недоразумению, видимо, Флору все же душой наделив.
И Флора поняла, что она не подходит Богу и принята им – с таким браком, с таким изъяном – быть не может.
А трудно жить без Бога. Бога хотелось. И хотелось в доме мужчины: потому что отца у Флоры тоже не было. А Флоре страстно желалось знать: а как это, когда в доме мужчина?.. Но мама Флоры замуж больше не вышла, хотя был археолог, писавший маме стихи, и музыкант, игравший для мамы Шопена, но! Сами стихи и Шопен маме, видимо, нравились больше.
С утра до вечера женщины в их краю резали на веранде салаты – резали, резали, резали, и приезжие дамы спрашивали: у вас гости будут? Хозяйки отрицательно качали головами и резали, резали, резали. А вечером возвращались мужчины, садились за стол и ели, ели, ели. Женщины подавали. А утром опять резали. И соседки их резали. И дочери, подрастая, выходили замуж и тоже резали. И новые отдыхающие, проходя мимо, вежливо спрашивали: гостей ждете? И женщины отрицательно качали головами и смотрели им вслед осуждающе.
А Флора не хотела резать салаты. Флора мечтала выйти замуж, уехать и жить, не обремененной вековыми традициями.
Одна из теток Флоры, тоже в свое время не пожелавшая резать салаты, жила в Питере. Точнее сказать, не в самом Питере, а на каком-то острове – Васильевском. О Питере Флора знала лишь по открыткам тетки: белые ночи, Медный всадник, Невский проспект и маятник Фуко.
Вот этот маятник Фуко особенно волновал Флору: с детства запомнилось, что в Питере
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
