что перестаньте нас стыдить!
Не удержавшись, я громко засмеялась, пока все за столом закатывали глаза или бросали язвительные комментарии в сторону Валентино. Мне было всё равно. Я смеялась так громко, как не смеялась уже давно. Валентино смотрел на меня сверху вниз, всё еще стоя на стуле. Я же смотрела на него с широкой улыбкой.
— Никогда не позволю им сломить себя, — произнес он тише.
Его слова, словно стихи, обволакивали меня теплом.
— Никогда не позволю им сломить тебя, — повторил он, прежде чем взять сигарету и сделать очередную затяжку.
Спрыгнув со стула, он облокотился о стол вместо того, чтобы сесть и посмотрел на меня.
— Ты — поэзия, — произнесла я, не желая объяснять ему, почему он был таким в моих глазах. Мужчина с холодным взглядом и наглой улыбкой, голосом джазового певца и внешностью актера с грубым поведением. Он был поэзией.
Я сидела напротив Массимилиано, внимательно наблюдая за каждым его движением. В салоне частного...
Я сидела напротив Массимилиано, внимательно наблюдая за каждым его движением. В салоне частного самолета царила тишина, которую нарушал лишь шелест газеты и тихий звон чайной ложечки, размешивающей травяной чай.
Массимилиано интриговал меня больше всего на свете. Он сидел, легко закинув ногу на ногу, и молча занимался своими обычными утренними делами. Оторвав от него взгляд, я окинула взглядом салон: роскошный интерьер частного самолета, безупречная команда стюардесс, готовых выполнить любой каприз.
Он, несомненно, был богат, но его жизнь оставалась для меня загадкой. Я чувствовала, что между нами пропасть, которую я не могла преодолеть. Он был словно закрытая книга, и я никак не могла разгадать его тайны. Наконец, решившись, я начала:
— Массимилиано, — неуверенно произнесла я.
Его взгляд от газеты медленно переместился на меня.
— Мы можем поговорить? — спросила я, теребя край юбки.
Он не произнес ни слова, но аккуратно сложил газету и положил ее рядом. Затем поднес чашку чая к губам, делая неспешный глоток, словно говоря: «Я весь твой, поэт».
— Знаю, сейчас неподходящий момент для серьезного разговора, но мы одни... и я просто хочу узнать тебя получше, — я прикусила внутреннюю сторону щеки. — Во-первых, ты невероятно богат. Настолько, что я даже не представляла, что такое может быть. Во-вторых, тебя постоянно окружают странные мужчины. Массимилиано... Я знаю, есть такое правило «никогда не спрашивай мужчину, откуда у него деньги», но плевать я хотела на него. Мил, чем ты на самом деле занимаешься? — аккуратно закончила я, выгнув бровь, надеясь наконец-то получить хоть какой-то ответ.
Он допил чай, и я не знаю, как стюардесса об этом узнала, но одна из них подлетела к нему со скоростью света, забрала у него чашку и молча, также быстро, как и появилась исчезла. Массимилиано достал из кармана свою золотую монету и начал крутить ее между пальцами.
— Я бизнесмен, поэт.
— Бизнесмен? — повторила я, вопросительно изогнув бровь, на что он тихо рассмеялся.
— Я глава организации. Глава семьи Эспозито и всех наших предприятий. У меня много имен, некоторые называют меня Сатаной, другие — отродьем, третьи — убийцей, некоторые — Божьим оком, но я предпочитаю — Дон. Дон преступного клана Эспозито, — спокойно объяснил он, не отрывая своих серебристых глаз от моих. В его голосе не было ни юмора, ни каких-либо других эмоций — чего в принципе и следовало ожидать.
Я на мгновение замолчала, пытаясь переварить сказанные им слова.
— П… подожди, подожди. Преступный клан? — я наклонилась ближе, понизив голос до шепота: — Ты в ма-ма-мафии? — испугано спросила, смотря на него широко раскрытыми глазами.
— Я не просто член мафии, я и есть мафия, — прошипел он мне в ответ, наклонившись совсем близко.
Я не могла поверить своим ушам. Как так? Мафии ведь не существует, или я так думала. Какая вероятность того, что босс мафии сидит в тюрьме в моем маленьком городке? И что из всех людей, именно я, напишу ему письмо? Да ну, это же бред какой-то.
Я посмотрела на Массимилиано, раздумывая, стоит ли ему верить. Может ли он лгать мне? Не думаю. Мил кто угодно, но не лжец, это я уже поняла. А вот мафия... Затем я вспомнила мужчин в костюмах, окружающих его, и, конечно, его итальянский акцент. Мы ведь знаем, что некоторые из самых известных мафиози в мире были итальянцами. Да, это стереотипно, знаю, но в книгах и фильмах итальянцев часто рисуют мафиози.
— Значит, ты босс всех боссов? — спросила я, скользя взглядом по его фигуре. И в тот же миг поняла — он идеально подходил на эту роль. В нем ощущалась подавляющая, доминирующая сила, масштабы которой выходили за рамки понимания. Он был воплощением абсолютного контроля и подчинения.
Я откинулась на сиденье, тяжело сглотнув.
— А... а Сальваторе? Он работает на тебя? — выдавила я из себя. — А Валентино? Сперанца? Донателла? О, Боже... А Нирвана? Она знает обо всём этом?!
— Если их фамилия Эспозито, значит, они работают на меня.
— Боже мой... — прошептала я, чувствуя, как сердце начинает бешено колотиться. Я пыталась осмыслить происходящее. Как я вообще в это вляпалась? И главное — как мне теперь из этого выбраться? Мафия? Это уже за гранью! Я не могу быть частью всего этого.
Меня охватила паника, дыхание участилось. Я резко подскочила на ноги и начала ходить из стороны в сторону, пытаясь успокоиться.
— Здесь становится жарко, правда? Жарко, да? Я... я не могу дышать. Это... это всё... э-это просто безумие, — я замотала головой, судорожно обмахивая себя рукой, чувствуя, как меня начинает трясти.
Я тихо ахнула, когда Массимилиано с легкостью положил руки мне на талию и притянул к себе, усаживая на колени. Мои ладони инстинктивно опустились на его широкие плечи, пока он ловко устроил меня так, чтобы я сидела на нем верхом.
— Ты шутишь, да? Это же шутка? Или ты просто издеваешься надо мной? — спросила я, глядя в его серебристые глаза.
Вспомнив все его мерзкие поступки, я вдруг осознала, он был настоящим монстром.
Как я могла молиться за него? Как могла связать наши души? Связь душ была необратима, и от осознания этого становилось еще хуже, мне казалось, что обломки моего без того разрушенного мира сгорели, оставляя за собой горький пепел.
Руки Массимилиано скользнули под мою юбку, нежно массируя бедра и поднимаясь всё выше, пока не достигли ягодиц. Моя хватка на его плечах лишь крепчала. Я должна была быть возмущена его прикосновениями, должна была испытывать отвращение, но то, как его большие
