происшедшее неприятной случайностью. Ведь удалось же вовремя нейтрализовать главного свидетеля. В суде он отказался от прежних показаний. Но с железной дороги пришлось уйти, оставив форменный китель с начальственными нашивками.
Василия Ивановича такой оборот дела не опрокинул навзничь. В хорошем городе Красноярске нашлось для него хорошее дело — пост начальника спецмонтажного участка.
Менялись времена, менялись способы добычи денег. Вернее сказать — совершенствовались. Например, появилась мысль о фиктивных рацпредложениях. Перебравшись в Новосибирск, уже начальником спецмонтажного управления, Боровец смог претворить ее в жизнь.
Боровец повернулся спиной к играющим в самодельное очко сокамерникам. Конечно, его присутствие здесь в общей камере следственного изолятора — штука скверная. Но приговор себе он не собирается подписывать. Бой еще только начинается. Кто такой следователь? Прежде всего — человек, которому надо есть, пить, обеспечивать семью. А не сильно-то обеспечишь на их зарплату, Василий Иванович даже сплюнул от отвращения. Да он за такие деньги не то, что жуликов ловить, вообще на работу ходить посчитал бы зазорным! Все эти красивые слова о служении на благо народа, об идейной убежденности — сказочки для дураков. За деньги можно сделать все — вот святой закон. И Пантюхов при нужде не станет исключением! Не станет! Иначе выходило бы, что ошибался отец, уверяя пятнадцатилетнего Васька, что все людишки одним миром мазаны: за рубль душу с потрохами продадут. А кто не продаст за рубль — продаст за два. По этой заповеди Василий Иванович жизнь прожил, детей вырастил. Что же — всю жизнь заблуждался? Ну, нет! Накопленные тысячи — самое веское доказательство батькиной правды. Ну, а потом — вдобавок к барашку в бумажке — еще останется выход: дача «чистосердечных» показаний по мелочам. И уж на самый крайний случай (почти невероятный) — вдруг да следователь, конечно же, для того, чтобы набить себе цену, проявит невиданное упорство: представит весьма отягчающие его грехи доказательства, тогда...
Что ж, и тогда у него все же остается козырный туз: человек, назови он которого, и разом уполовинится собственная вина. Но этот козырь ему нужен на воле. Оттуда он может все. В тюрьме же туз довольно быстро может превратиться в шестерку. А его, Боровца, вина, даже и половинная, будет все равно очень большой. Нет, туза он не выдаст. Не дождется Пантюхов. Удастся выкрутиться и так. Жаль, конечно, Клаву и Сергея — не мед им сейчас. Зато безбедно жили и еще, бог даст, поживут. А бог даст обязательно.
Так размышлял, сидя под стражей, Боровец. Размышлял и пописывал жалобы прокурору: когда, мол, настанет конец этому произволу.
Клавдия Михайловна старалась как можно реже выходить из дому. Не знала, куда глаза прятать. И кто это сказал, что в городе, не в пример деревне, почти никто никого не знает. Ее сейчас узнавали и пытались подойти с участливыми вопросами даже те жильцы их подъезда, которых она, как ей казалось, и в глаза-то сроду не видывала. Сергей ходил, словно в воду опущенный.
Это был первый, узкосемейный, круг задетых и надломленных Боровцом судеб. Второй захватывал сотрудников управления. Терзался недобрыми предчувствиями начальник ПТО Буянов. Не могла избавиться от навязчивых мыслей и изводила беспричинными истериками мужа Морозова. Прятали глаза от сослуживцев Еремин и Чувашов.
Но и на втором круге не иссякла поднятая Боровцом волна. Она катилась дальше. Докатилась и до Киева. Лейтенант Карташов еще только выезжал из Новосибирска в далекий поселок Неболчи под Новгородом, планируя следом столицу Украины, а там уже вовсю разворачивались связанные с его командировкой события.
Глава 15
Карташов приготовился к встрече со студентом, неплохо заработавшим в управлении Боровца за прошлогодний летний сезон, не предполагая, что мучился в ожидании этого допроса старый и крайне больной человек.
Игорю Матвеевичу Вержанскому, якобы «заколымившему» более тысячи двухсот рублей в спецмонтажном управлении, недавно минуло шестьдесят. Как инвалид войны, он мог бы уже давно оставить работу, но по разным соображениям не делал этого. Можно представить, как он был потрясен, когда его вызвали в следственный отдел Киевского управления внутренних дел и вручили повестку о явке в Новосибирск к следователю Пантюхову.
Младший брат начальника спецмонтажного управления, Петр Иванович Боровец, прознав об аресте брата (ему позвонила Клавдия Михайловна), срочно слег в больницу.
Петр Иванович сидел в тени на лавочке, когда за его спиной послышались шаркающие шаги. Обернувшись, он увидел сгорбленного, опирающегося на трость, старика в помятой широкополой соломенной шляпе.
— Здравствуйте, Игорь Матвеевич, — с деланным дружелюбием приподнялся навстречу пожилому человеку Петр Иванович. В приближающемся он сразу узнал мужа сестры Кати и вовсе не обрадовался его приходу.
«На кой черт ты приперся сюда в воскресный день, старая калоша!» — ругнулся он про себя. Но вслух сказал:
— Спасибо, что навестили, а то я все, знаете ли, один да один.
— Ты куда меня впутал?! — зло выговорил старик вместо приветствия, тяжело опускаясь на скамейку.
— То есть как? — глазки Петра Ивановича зашарили по сторонам.
— Ты куда меня втянул?! Ты знаешь, что меня в милицию вызывали? В Новосибирск, к следователю предписали явиться!
Петр Иванович резко запахнул широкие полы полосатой больничной пижамы.
— Что вы говорите? Интересно знать, зачем же? — он сел поближе к старику, изо всех сил стараясь казаться спокойным.
— Это я тебя спрашиваю — зачем?! — стукнул тростью Игорь Матвеевич. Глаза его смотрели на младшего Боровца с нескрываемой ненавистью. — Я тебе, как человеку, помог, поверил, а теперь меня на допрос тащат! Ах ты!..
— Подождите, подождите, Игорь Матвеевич, — попытался охладить свояка Петр Иванович. — Какой допрос? Может, так только, беседа для формальности. Наверное, всех родственников положено опрашивать.
— Беседа! — старик сдернул с головы шляпу и еще больше смял ее трясущейся рукой. — Да ты знаешь, что такое для меня «беседа» в Новосибирске. Это все равно, что заживо в гроб лечь! Я же не выношу дальней дороги, — он потер шрам на покрытой редкими пепельными волосами макушке. — Это ты, паразит, пороха не нюхал! А я под бомбы, под пули за таких, как ты, лез. Ранение в голову заработал. Эпилептиком, инвалидом стал. Мне не то, что до Сибири, до дачи-то трудно доехать, того и гляди в вагоне кондрашка хватит.
— Знаю, знаю, — поспешил согласиться Петр Иванович. — Что вы так переживаете? Ну нельзя ехать, — он сочувственно положил руку с короткими толстыми пальцами на мягкое ватное плечо старика, —
