Победа
Я была спросонья, а Жанка, как всегда, конкретна:
— Танюх, будешь у меня свидетельницей?
Она даже забыла поздороваться.
— Эмм.
— Давай отвечай быстрее, звонить дорого.
— Ты выходишь замуж?
— И как ты догадалась?
— За Тима?
— А ты думала, что я нашла кого-то еще, живя у Тима?
— Нет. Так ты замуж выходишь?
— Я тебе про что уже полчаса толкую? Ты приедешь?
— К тебе на свадьбу?
— Танюх, ты там в своем банке совсем думать разучилась? На свадьбу. Ко мне. В Нюрнберг. Через три недели. В качестве свидетельницы.
— Я?
— А кто еще?
— К тебе?
— Я не пойму никак, ты не рада?
— Я очень рада.
— Так давай. Позвони моим предкам, они все расскажут.
— Ой, — сказала я себе, когда Жанка уже положила трубку.
Сейчас я уже и не вспомню, где Жанка накопала этого Тима. Высокий сероглазый немецкий мальчик в очках пришел скорее из моих представлений о прекрасном принце. У него были длинные тонкие пальцы и застенчивая улыбка.
И он очень любил Жанку. Это я поняла в первые же минуты знакомства. Слава богу, искры во мне не вспыхнуло: Тим показался мне слишком чистеньким и правильным. Как я любила говорить, «нормальным». В то время это было у меня самым страшным ругательством.
У родителей Тима был свой дом недалеко от старой части Нюрнберга. Там мы и разместились.
«Мы» — это я и Жанкин друг Эдуард из Питера.
В ночь перед свадьбой мы втроем — я, Жанка и Эдуард — сидели в подсобном помещении громадного немецкого дома и спорили.
В подсобку мы перебрались, потому что спорили мы громко, а хозяева уже спали.
— Если ты живешь в другой стране, ты должна полностью перенять ее обычаи, а иначе зачем переезжать? — говорила Жанка.
— Почему бы не сохранить культуру? Почему бы не дать ребенку возможность выучить твой родной язык? — не соглашалась я.
— Потому что это будет обидно для мужа!
— Если он женится на тебе, русской, то он готов принять твою культуру.
— Он любит меня вне зависимости от того, кто я по национальности. А может, и вопреки этому. Танюх, ты же видела железный крест — награду его деда. Дед очень гордится, что получил ее, сражаясь с русскими. А Тим гордится дедом.
— И ты готова забыть нашу историю?
— Я буду помнить, Танюх. Где-то в глубине души. Ну правда.
— Жан, ты понимаешь, что ты говоришь?
— Это мой выбор.
— Но ведь я читала Тиму стихи Дольского, переводила их на английский. И он против любой войны, он считает, что Германия была не права, но его дед выполнял свой долг.
— Да. И я против войны. Поэтому мы не будем углубляться в эту тему, чтобы не ссориться на ровном месте. Я уважаю обычаи Германии. И буду уважать их, если собираюсь здесь жить.
— Эдик, что ты молчишь? — спросили мы одновременно у притихшего питерца.
Эдуард смотрел на Жанку и молча кивал.
А уже перед самым сном долго рассказывал мне о своей неразделенной любви к нашей невесте.
