Если мы в постель пойдем, Ночь мы в играх проведем, В ласках неги сокровенной, Ибо так велит закон Всем, кто молод и влюблен, Проводить досуг блаженный…
Что ж, французов во все времена считали слегка помешанными на сексе.
А что в том плохого? Не дух же святой сделал Францию к 70-м годам XVII столетия самой многочисленной из всех европейских наций!
Да, наш воздух, как, наверное, никакой другой, так густо насыщен флюидами соития, что ханжи стыдливо отводят глаза от гордо вздетой к небесам Эйфелевой башни, усматривая… А почему бы и нет?
Мысль относительно флюидов достаточно убедительно подтверждается дневниковыми записями господина Эроара, исполняющего обязанности придворного лекаря в начале того славного века.
Людовику XIII полтора года от роду. Как отмечает лекарь, «…Дофину очень весело. Он заставляет каждого теребить его петушок. Он уверен, что всем это очень нравится…
Та же игра при гостях — это господин Боньер с дочерью.
Дофин со смехом задирает рубашку и показывает петушок, особенно охотно — девочке, к которой он прижимается и начинает тереться всем телом…»
«В 2 года он уже «жених», его невеста — испанская инфанта.
Ему разъясняют, что это значит, но он, похоже, знает…
Его спрашивают: «Где дружок инфанты?» Он кладет руку на свой петушок…
Мадам де Верней часто запускала руку ему под платье. Он требовал, чтобы его укладывала в кровать кормилица и чтобы она играла с ним таким образом»…
«Ему говорят: «Мсье, пропал ваш петушок!»
Он отвечает: «Да вот же он!» и приподнимает его пальцем…»
«Королева-мать, взяв его за петушок, говорит: „Сын мой, я поймала вас за клювик“…
«Раздетые догола, он и Мадам (его сестра) ложатся в кровать к королю. Они возятся, целуясь и щебеча. Королю очень нравится. Он спрашивает: «Сын мой, а где приданое инфанты?» Тот показывает и говорит: «Оно совсем без костей, папа». Потом, когда пенис напрягается, он добавляет: «А бывает и с костями»…
Наследнику престола четыре года. Мадам де Гиз указывает на кровать и говорит ему: «На этой кровати вас сделали».
Король: «Смотрите, моя супруга только что родила сына!»
Дофин подбегает к матери и становится у нее между ног…»
Он часто залезал в кровать мадемуазель де Мерсье, которая присматривала за ним ночью.
Кормилица спрашивает: «Мсье, что вы видели у Мерсье?»
Он отвечает: «Видел ее письку», после чего добавляет: «Она у нее вот какая (показывает два кулака), а еще там сыро…»
Такие разговоры велись, конечно же, не только во дворце, но и в последней из лачуг. Что поделать, флюиды…
Конечно, французский королевский двор в плане свободы нравов не был исключением из общего правила, которое предусматривает обязательный разгул похоти при скученности большого числа праздных людей.
Дворы Испании, Англии или России явили миру множество ярчайших примеров сексуальной разнузданности, но лишь во Франции эта разнузданность была представлена не в виде дерзкого вызова нормам общественной нравственности, а как своеобразная дань народной традиции, которой сильные мира сего вынуждены следовать, дабы не противопоставлять себя основной массе подданных.
Так было и при Франциске I, и при Генрихе II, и при Кар ле IX, и при Генрихе III.
Франциск I возвел придворный разврат в ранг внутренней политики государства. Пожалуй, именно он был первым из французских королей, кто превратил дворян в своих лакеев, а их жен и дочерей — в своих наложниц.
Узнав о том, что один из его придворных пригрозил своей жене смертью в случае, если она ответит на любовные притязания короля, Франциск как-то среди ночи ворвался в их спальню, потрясая обнаженной шпагой, и, согнав мужа с кровати, улегся с его супругой и занялся любовью, не слишком смущаясь присутствием столь пристрастного наблюдателя, который, впрочем, вскоре покинул спальню.
