…Иль отпразднуешь, ликуя, Ночью память Гиакинта. Был сражен он в состязанье Диском Феба, и лаконцам Бог велел, чтоб в год по разу Гиакинта поминали[139].
Брошенный Аполлоном метательный диск улетел дальше цели и рассек лоб Гиацинту — любимому спутнику сребролукого бога, с которым они состязались без всякого соперничества, просто ради забавы. Увидев, что из раны хлынул алый поток, а юноша, мертвенно побледнев, оседает на землю, Аполлон, сам белый как полотно, подхватил его на руки и попытался остановить кровь. Но было поздно. Голова Гиацинта запрокинулась, будто поникший цветок на сломанном стебле. Он был мертв, и Аполлон с рыданиями рухнул на колени, оплакивая друга, ушедшего из жизни таким молодым и красивым. Гиацинт погиб от его руки, пусть и не по его вине. «О, если б жизнь за тебя мне отдать или жизни лишиться вместе с тобой!»[140] — вскричал он. При этих словах обагренная кровью трава зазеленела вновь, и на этом зеленом ковре распустился дивный цветок, которому предстояло увековечить имя погибшего. Сам Аполлон начертал на его лепестках, по одной версии, инициалы Гиацинта, по другой — две первые буквы греческого слова, означающего «увы»[141], в обоих случаях выразив так свое неизбывное горе.
Существует еще одна легенда, где непосредственным виновником гибели Гиацинта оказывается западный ветер — Зефир, который тоже любил прекраснейшего из юношей. Видя, что тот предпочел Аполлона, Зефир в порыве ревности своим дуновением направил диск, брошенный сребролуким богом, прямо в лоб Гиацинту.
Душещипательные истории о юных красавцах, погибающих в весеннюю пору своей жизни, но обретающих продолжение в первоцветах, скорее всего, имеют довольно мрачную основу. Они наводят на мысли о черных делах, творившихся в далеком прошлом. Задолго до того, как в Греции возникли легенды и песни, которые впоследствии дойдут до нас, возможно, даже до того, как появились первые сказители и поэты, практиковались страшные обряды. Если земля вокруг селения переставала давать урожаи и посевы не всходили как положено, кого-нибудь из жителей приносили в жертву, чтобы окропить его кровью бесплодные поля. В те времена еще не сложились образы сиятельных олимпийских богов, которым претили бы кровавые ритуальные убийства. У людей имелось лишь смутное представление о том, что, коль скоро их жизнь полностью зависит от сева и урожая, значит, между ними и землей существует глубокая взаимосвязь, а следовательно, человеческая кровь, вскормленная зерном, в свою очередь способна при необходимости питать поля. В таком случае, принеся в жертву прекрасную молодую жизнь, наверное, вполне естественно было считать, что нарциссы или гиацинты, прораставшие спустя какое-то время из земли, — это возродившиеся юноши, только представшие в новом обличье. Древние объясняли друг другу, как произошло это чудо, и жестокая смерть больше не казалась им такой уж жестокой. Одна эпоха сменяла другую, вера в то, что кровавая дань делает землю плодородной, постепенно изживала себя; страшные подробности в легендах мало-помалу забывались, пока в конце концов не исчезли совсем. Никто уже не вспоминал о творившихся прежде ужасах, поэтому в последующих вариантах мифа Гиацинт погибал не от рук соплеменников, плативших его жизнью за свой хлеб, а по роковой случайности.
