швырнул в собаку камень. Он просвистел мимо ее уха. Я хотел схватить другой, но собака бросилась на меня. Я пнул ее, и мне повезло – нога ударила ее под челюсть.
Собака взвизгнула и отлетела, нелепо закружившись, и я успел подхватить другой камень, больше первого.
Я поднял его над головой. Собака дважды гавкнула на меня, прикидывая возможности. Потом повернулась, побежала по дорожке и скрылась в лесу.
Я присел рядом с Бриттани, отшвырнув камень и коричневый пакет с конфетами. Неровные следы зубов пробили заднюю часть ее шеи, и все было в крови. Я знал, что скрыть это от родителей не удастся. Придется держать ответ.
Я перевернул Брит – и оторопел.
Горло Брит было разодрано. Можно сказать, его вовсе не было. Я видел трубку, через которую в организм попадает еда. Сестра безучастно смотрела на меня широко раскрытыми глазами – так потом смотрел на меня отец в больничной палате, – и я не мог понять, почему она не испугалась еще больше. Ее рот тоже был открыт, будто она пыталась то ли вздохнуть, то ли закричать, непонятно, что именно.
«Господи, вот уж тебе влетит, – подумал я. – У нее нет горла! Что, если она больше не сможет говорить? Никогда. Господи… вот уж тебя взгреют так взгреют, братишка Бенни».
Я попробовал усадить Бриттани, но ее тело обмякло, она словно спала. Хотел заговорить с ней, но она меня не слышала. Я сидел, обнимал ее и умолял проснуться, и постепенно пришло тупое осознание того, что она умерла и не проснется уже никогда.
Моя голова ушла под волну. Соленая вода залилась в рот, в глазах защипало. Я заколотил ногами, и голова снова выскочила на поверхность. Выпучив глаза, я закашлялся и замахал руками, чтобы удержаться на плаву.
Внезапно мне захотелось плакать. То ли из-за того, что позволил Бриттани умереть, то ли из-за того, что вот-вот умру сам.
И все из-за дурацкой бейсболки!
Зачем я за ней поплыл? Мама каждое лето говорила мне: осторожнее с отбойными течениями, их не видно, но они запросто утащат тебя в океан.
Я слышал ее голос, будто она была рядом: «Если попадешь в течение, Бен, не плыви к берегу. Ты выдохнешься и утонешь. Просто сохраняй спокойствие и держись на воде, пока не помогут спасатели».
«А если их не будет?» – спросил я тогда маму.
«Будут, – заверила меня она. – Но если они тебя не увидят, плыви вдоль берега, пока не выберешься из струи…»
Что я и сделал.
Глава 19. Снова ты?
Когда мои ноги наконец коснулись песчаного дна, я впервые осознал, насколько смертен, и душа наполнилась ликованием – жив! Не в силах встать, я выбрался на берег на четвереньках. Наконец твердый песок превратился в мягкий и рыхлый, стало ясно, что опасность миновала и море уже не утащит меня к себе, – тут я плюхнулся на грудь и поблагодарил Бога за чудесное спасение.
В конце концов я поднялся на ватные ноги. Оглядел пляж. Было темно, и разглядеть Хомяка и Салли я не мог – если они еще были там, где я их оставил. Скорее всего, ушли за помощью. Я выругался, встреча со смертью уже отступила на второй план перед более насущными делами, а именно – не попасться родителям. Страшно подумать, что будет, если они узнают: мало того что я пошел на пляж ночью, так еще полез в море, попал в течение, и меня утащило на сотню ярдов от берега. Если Хомяк и Салли зовут на помощь кого-то из жителей ближайших домов или, еще хуже, полицию – точно узнают!
Я пустился по пляжу пьяной рысцой, но с каждым шагом ноги ступали на землю все увереннее. Тут я увидел Хомяка и Салли… по крайней мере, мне показалось, что это они. Людей было как минимум трое, а то и четверо, они держались кучкой.
Значит, позвали помощь, подумал я, сразу пав духом.
– Эй-эй! – закричал я и замахал руками, подходя к ним. – Это я! Все в порядке!
– Бен! – крикнула Салли и побежала ко мне.
Мы обхватили друг друга, неуклюже закружились и едва устояли на ногах. Было так приятно ее обнимать, кажется, держал бы ее в своих объятиях вечно.
– Господи, Бен. Господи, – бормотала она мне в плечо, хотя я промок насквозь. – Тебя уносило все дальше и дальше… мы уже собрались звать кого-то на помощь, но эти два придурка помешали. Начали избивать Хомяка.
– Что? – спросил я, неохотно отстраняясь и глядя мимо нее.
– Похоже, это тот болван, который решил искупаться, – заявил один из призраков, и я тут же узнал его голос.
Хомяк лежал на песке животом вниз и напоминал вздыбленную черную подушку. В серебристом свете почти полной луны я увидел, что по его щекам текут слезы, а на подбородке запеклась кровь. Его глаза смотрели на меня, большие, белые и умоляющие. У него на спине, прижимая ногой к песку, стоял Зверь. Чуть в сторонке был еще один парень, рядом лежали на боку два горных велосипеда. Я не знал, как зовут второго, но точно видел его в нашей школе. Он опережал меня на год и сейчас, скорее всего, перешел в школу для старшеклассников.
Было трудно поверить, что только вчера утром Зверь загнал нас с Хомяком в церковь. И даже не верилось, как сильно я его тогда испугался. Потому что сейчас мне было совсем не страшно. Я был разъярен, даже рассвирепел, может быть, как никогда в жизни. Я был на волосок от гибели в океане, а тут этот козлина, ему, видите ли, надо отомстить Хомяку за то, что однажды мы назвали его мудаком.
Мудак – он и есть мудак. Мудила грешный. Пес шелудивый.
Я засмеялся.
Зверь зарычал.
– Что смешного, мудак?
От этого оскорбления я рассмеялся еще сильнее. Оно было таким беззубым, таким дешевым. При этом я чувствовал себя прекрасно. Я его не боялся. Ни капельки. Каким-то образом мы поменялись ролями. Я это знал. И он тоже. И здорово струхнул. Хулиганы не любят, когда им готовы дать отпор, потому что на самом деле они – бесхребетные хорьки и нападают только на тех, кого считают слабее себя.
– Лучше вали отсюда, недоделок, – взревел он. – Даю три секунды, или расквашу тебе хлебало…
Я побежал – прямо на него. Ударил его плечом в грудь и отбросил назад. Он рухнул на задницу, как перевернутая черепаха, только ухнуть успел, хотел подняться, но я
