здесь имеет место только тело. «Мир, в котором я рождаюсь, умираю, существую,– вовсе не мир „других“, поскольку в равной мере он и „мой“ мир. Это мир тел»[84].
Стало быть, в мире господствующим действием является топологика, и акцент надо делать не на «другом», а на «в-месте». Тела находятся в прикосновении, и это прикосновение есть предел, опространствление существования. Тем не менее у него есть имя, оно зовется «радость» или «страдание». Нанси находит у данного телесного расклада еще одно имя: «пол». «Пол» не название того, что выставляется в показе, это название прикосновения к нему самому. «Пол» касается неприкасаемого. По Нанси, пол ускользает от своей половинчатости, поскольку пересчитать или назвать сами эти полы невозможно. «Два» – всего лишь знак полиморфного различия. «Мой» пол не един на всем своем протяжении, это прерывистый, случайный, событийный контакт зон «моего» тела, точно так же как и тел других, – мое тело становится другим, соприкасаясь, испытывая на себе прикосновение, становится, следовательно, тем же самым, более чем когда-либо абсолютным, отделенным, более опознаваемым.
Здесь скорее уместно название «отдельное» тело, непрерывно/прерывное, четко/нечетко различимое, проскользнувшее от одного тела к другому и достигшее точки, где эти тела касаются своего обособления. Отсюда Нанси выводит ряд следствий: закон малейшего возможного прикосновения в качестве высшего предела наслаждения; закон наибольшей поверхности, когда все тело наделено абсолютной ценностью кожи, лишено всякой плотности органа; связанный с этим законом, согласно которому нет пола, если нет минимальной любви, даже самой ничтожной, – как нет любви без пола, пусть самого неуловимого; наконец, пол как закон, императив касаться, целовать, что не объясняется ни потребностью продолжить род, ни даже «либидо». Ибо этот императив подразумевает не объект – не себя и не ребенка, но только радость/страдание от некоего соприкосновения. Нам кажется, что подобная механика телесного взаимодействия лучше всего приложима к описанию со-в-местного способа существования, но, как нам представляется, носит самый общий характер и требует определенных дополнений, позволяющих вскрыть все звенья взаимодействия.
Концепты «любить», «нравиться», «радоваться», «хотеть», «страдать» являются отдельными элементами одного и того же жеста, жеста телесного «сплочения» людей. Лингвисты отмечают неслучайную близость глаголов «лъбнуть» (от которого, возможно, происходит слово «любить») и «льнуть». Это «льнуть» есть следствие «со-вместного» способа взаимодействия людей, в котором прежде всего срабатывает пусковой механизм взаимного уподобления. В русской и английской языковых моделях этот механизм выражается через концепт «нравиться». Русское «нрав» в первом значении обозначало расположенность или склонность к чему-либо. Поэтому «нравиться» буквально – значит иметь расположенность или склонность к какому-либо телу, а «норовить» или «приноравливаться» – значит самому уподобляться другому телу. Это взаимное уподобление или телесное примеривание точно передается таким выражением, как «подходить друг к другу». Но что значит «подходить» друг к другу? Это значит постоянно «ходить» навстречу друг к другу, беспрестанно меняя дистанцию, приноравливаться друг к другу. Русское выражение «Она (он) мне нравится» имеет ту особенность, что оно представлено в дативной падежной форме и только подчеркивает наш тезис об изначальной вовлеченности индивидуального тела в динамику русской пространственности.
Здесь же обнаруживается и различие с английской языковой моделью концепта «нравиться», ибо он формулируется из точки индивидуального Я: I like her (him), что в согласии с этимологией значит «Я подобен ей (ему)». Однако логика телесного «сплочения» оказывается всё той же. Глагол like «нравиться, любить» – по происхождению то же самое слово, что like — «подобный». Ю. Степанов показывает, что предшествующий им исторически др.– англ. lician «нравиться», гот. leikan то же знач., основаны на словах со значением «тело, плоть» – общегерм. lika, др.– англ. lie, ср.– верх.– нем. lieh, совр. нем. leiche «труп», от которых происходит прилагательное со значением «подобный», англ. like, давшее в свою очередь суффикс сравнения англ.– like и нем.– lieh. Развитие от значения «тело» к значению «подобный» проходило через составные прилагательные типа англ. dog-like «собакоподобный», т. е. по формуле «такой, который „телом“ (likе) подобен Х, а X называется в первом компоненте прилагательного. Концепт „радоваться“ продолжает логику телесного взаимодействия, поскольку в своей смысловой сердцевине несет действие „гладить“».
Оставляя в стороне экзистенциальный спектр содержания этого термина, обратим внимание на то, что корень «рад» восходит к кругу таких понятий, как «гладкий; яркий, светлый; радостный». Ближайшим к рус. «рад» оказывается др.– англ. glаd (совр. glad) «блестящий; радостный, дружеский, приятный», с которым прямо связано др.– рус. гладь-къ «гладкий». Древнерусский глагол гладити и совр. рус. глагол гладить происходят от корня прилагательного гладък. Человеческие тела, прильнув и приноровившись друг к другу, совершают взаимные поглаживания. «Гладить» – это значит совершать касание с телом, оглаживая и приглаживая его, продолжая телесное освоение другого, в ходе которого люди приносят удовольствие и сами испытывают его. Следующим шагом в телесном взаимодействии является акт по овладению друг другом. В силу вступает глагол «хочу» с внутренней содержательной первоосновой «схвачу». Корень глагола «хотеть» восходит к индоевропейскому этимону со значением «хватать» (Ю. Покорный), а отношение «хватать – хотеть» является специфически славянским и подразумевает такие смыслы, как «обладать», «добиваться» и т. д. В корпус осязания входят касаться, ощупывать, поглаживать, сосать, ласкать, разминать, обнимать, щипать, ударять, кусать, смотреть, слушать, нюхать, целовать, носить, весить… И всё в итоге сообщается с весом. Тело всегда весит или дает себя взвесить.
Тело сжато другими телами или сжато прямо на других телах. Между телами нет пустоты, но находятся другие грузы, противовесы и т. п. Нанси подчеркивает, что смысл тела не в том, чтобы взвешивать, но чтобы быть взвешенным. А это требует помощи от другого тела и, значит, действия, поэтому существуют только действующие тела. В процессе взвешивания тела в качестве сил сталкиваются и отталкиваются, поддерживаются и дестабилизируются, изменяются и соединяются. Протяженность тел – это игра взвешивания, проходящая в прикосновении. Избыточность или нехватка прикосновения порождают страдание.
3.2. Фантазматический и этический аспекты желания
«Желание», как и «жаление», – чувства поверхностные, ибо предполагают прижимания к телу и поглаживание его. Но жаление заканчивается утиранием слез, а желание – истечением влаги или извержением семени от страстного прикосновения тел. Желание как жаление имеют вес не в аспекте индивидуального бытия, а в отношении к Другому. В этом обнаруживается специфика соборно-социального бытия, где и оргазм становится разновидностью энергетического обмена между родственными телами. Оргазм как разряженная оргия оказывается как бы случайным результатом смещения внутренних органов соборного организма, порождая в людях чувства неловкости и смятения. Здесь нет отчетливой направленности самца на самку, которое дорого дается, и потому «она» именуется darling; но есть некая соборная сексуальность, и потому «она» именуется «родной».
Желание есть первичный жизненный
