улицам, как ни в чём не бывало. Урожай, как всегда, был богатым, а редкие дожди, проливаясь в нужное время, наполняли землю жизнью.
Жители Тёрнхолла радовались, но вместе с тем их радость омрачалась слухами.
— Почему нас обходит беда? — говорила одна женщина, заворачивая ребёнка в одеяло. — Мы что, особенные? — А может, это ведьма? — тихо шепнул её муж. — У нас тут в деревне есть одна… та девочка.
Слухи распространились далеко за пределы Тёрнхолла. В соседних сёлах шептались: — В Тёрнхолле живёт ведьма. Это она забирает жизни наших людей, чтобы их земля процветала. — Да, да, — подтверждала старуха с дрожащим голосом, сидя у костра. — Урожаи у них всегда богаты. А земля ведь одна, одинаковая. У нас всё сохнет, а у них — растёт. Это не иначе, как чёрная магия.
Мужчины, собравшись в таверне в одном из соседних селений, обменивались недовольными взглядами. — Сколько ещё наших должны умереть? — говорил один из них, сжимая кружку с элем. — Пока они там живут, как будто ничего не происходит? — Может, стоит отправиться туда, проверить? — предложил другой. — Если ведьма там есть, её надо сжечь.
Хотя в самой деревне жители не решались открыто обвинять Лили, тревога постепенно наполняла их сердца. Даже Анна начала замечать, как соседи стали избегать её взглядов.
— Джон, — сказала она однажды вечером, когда они сидели у огня. — Ты слышал, что говорят в соседних деревнях? — Что они могут знать? — Джон раздражённо отмахнулся. — Они завидуют. У нас урожаи хорошие, животные здоровые, а у них всё гниёт. Вот и ищут причину.
Анна хотела что-то возразить, но осеклась, заметив, как его лицо стало мрачным.
Лили чувствовала перемены, даже не зная о шепотах за спиной её семьи. Она замечала, как соседи перестали здороваться с её матерью, как люди проходили мимо их дома, огибая его стороной.
— Мама, — спросила она однажды, помогая матери стирать бельё. — Почему меня боятся? Анна опустила взгляд и погладила дочь по волосам. — Они просто не понимают тебя, моя девочка. Ты особенная, а люди боятся того, чего не понимают.
Лили кивнула, но её сердце сжалось от грусти. Она не знала, как ей быть, ведь её дар — это часть её самой, часть её души. Но, кажется, даже в её родной деревне ей не было места.
Тем временем шёпот превращался в ропот, а ропот мог перерасти в гнев. Тучи над Тёрнхоллом сгущались, и беда, которая так долго обходила их стороной, могла явиться не в виде чумы, а в виде людской злобы.
К семнадцати годам Лили превратилась в настоящую красавицу, чья внешность не могла оставить равнодушным ни одного человека. Её густые волнистые волосы горели рыжим пламенем, как будто их коснулось само солнце. На них часто задерживались взгляды людей, словно в них было что-то сверхъестественное. Глаза её были ярко-голубыми, как небо в ясный день, и при каждом взгляде казалось, что они способны видеть насквозь.
Когда Лили улыбалась, на её щеках появлялись ямочки, добавляя её лицу тепла и искренности. Но даже это вызывало подозрения у односельчан: такая красота, говорили они, может быть только дьявольской. Её фигура, стройная и тонкая, с изящной талией, была ещё одним поводом для пересудов.
Люди, особенно женщины, не могли сдерживать зависть и раздражение. — Посмотри на неё, — говорили они друг другу, стоя у колодца. — Такая красивая — это просто не может быть естественным. — Да-да, красота ведьмы, чтобы обольщать и завлекать, — добавляла другая, подливая масла в огонь.
Даже мужчины, которые раньше просто восхищались ею издалека, теперь смотрели с опаской. Лили, как считали, приносила с собой не только красоту, но и беды.
Если в деревне происходила ссора или разлад в семье, люди тут же искали виноватого. — Это всё она, — шептались женщины. — Она смотрит своими голубыми глазами, и всё рушится. — Да, да. Она ведь не просто так ходит такая красивая. Это, чтобы наводить порчу на мужей, — вторили другие.
Люди искали подтверждения своим страхам в любых её действиях. Если дождь приходил слишком поздно — виновата Лили. Если корова перестала давать молоко — снова её обвиняли.
Лили всё понимала. Она старалась появляться на улице как можно реже, чтобы не вызывать лишних разговоров. За водой она теперь ходила к реке на рассвете, когда все ещё спали. Тихими шагами, с ведром в руках, она пересекала поля, молясь, чтобы не встретить никого.
Но даже это вызывало новые слухи. — Ты слышала? — говорила одна женщина соседке. — Лили-то опять утром бегала к реке. — Да, я видела. Наверное, зелья свои там варит, ведь все знают, что ведьмы воду берут не из колодцев, а из рек и озёр.
Эти пересуды распространялись быстро, добавляя к образу Лили новые черты, придуманные страхом и предвзятостью.
Лили страдала от своей изоляции. Она любила природу, лес, но теперь ей запрещали уходить далеко от дома. Её отец, Джон, становился всё более строгим, стараясь оградить дочь от ненужного внимания. — Меньше будут видеть — быстрее забудут, — говорил он Анне. — Не нужна нам беда на голову.
Но Лили знала, что её дар нельзя спрятать за стенами дома. Её сила, как и её красота, была частью её сущности. Она чувствовала, как её тянет к лесу, к свободе, к тому, что было ей родным.
И хотя она молчала о своих чувствах, её сердце разрывалось от тоски. Она мечтала, что однажды всё изменится, но с каждым днём становилось всё яснее: страх и ненависть людей к тому, что они не понимают, не исчезнут просто так.
Глава 4
Вечер был тихим, деревня уже погрузилась в сон. Лили сидела у окна в тёмной комнате, освещённой лишь слабым светом свечи. Она вышивала полотенце, стараясь отвлечься от тягостных мыслей. За окном слышались лишь ночные звуки — шелест ветра и крики совы.
Дверь резко распахнулась, ударившись о стену. В дом вошёл отец Лили, Джон, покачиваясь и тяжело дыша. От него несло крепким алкоголем. Его лицо было перекошено от злости, глаза налиты кровью. Злоба, накопленная за долгие месяцы пересудов, требовала выхода.
— Где ты? — его грубый голос прорезал тишину дома.
Лили обернулась, едва успев поднять глаза, как он подошёл к ней.
— Сидишь тут, девка! — прорычал он, хватая её за волосы.
Он рывком скинул её со скамейки на пол. Лили вскрикнула, ударившись коленями о твёрдый каменный пол.
— Ты знаешь, что я сегодня слышал? — продолжал он, снимая ремень с пояса. — Эти мужланы в баре… они обсуждали тебя! Хвастались, что ты, мол, горячая в постели!
