не обсуждала и, во всяком случае, не вела по этому поводу переписку. Но «общественное мнение» относительно порочности и умственной ущербности своего супруга она создавала весьма искусно.
В своих «Записках» Екатерина II потом с обескураживающей откровенностью признавалась, что во имя роста своей популярности она не гнушалась ничем: «И в торжественных собраниях, и на простых сходбищах и вечеринках я подходила к старушкам, садилась подле них, спрашивала об их здоровье… терпеливо слушала бесконечные их рассказы, сама спрашивала их советов в разных делах, потом искренне их благодарила. Я узнавала, как зовут их мосек, болонок, попугаев; знала, когда которая из этих барынь именинница. В этот день являлся к ней мой камердинер, поздравлял ее от моего имени и подносил цветы и плоды из ораниенбаумских оранжерей. Не прошло двух лет, как самая жаркая похвала моему уму и сердцу послышалась со всех сторон и разлилась по всей России. Этим простым и невинным образом составила я себе громкую славу, и, когда зашла речь о занятии Русского Престола, очутилось на моей стороне значительное большинство».
Последние два года жизни Императрица Елизавета постоянно болела, и было ясно, что ее кончина не за горами. А дальше? Дальше надо было творить будущее, и Екатерина его творила. Если учесть, что «общественное мнение» для середины XVIII века определялось по сути дела разговорами и настроениями в нескольких столичных дворцах, в кругу русской знати, то человеку умному, да к тому же наделенному актерским дарованием, такому как Екатерина, удалось без особо труда заиметь там немало симпатизантов.
Княгиня Екатерина Романовна Дашкова.
Художник Д. Г. Левицкий. 1784
Здесь самое время остановиться на одном известном случае екатерининского обольщения. Речь идет о Екатерине Романовне Дашковой[4], урожденной Воронцовой, о которой ранее упоминалось как о младшей сестре Елизаветы Романовны – возлюбленной Петра III. После общения и бесед с Екатериной Дашковой в 1770 году французский философ Дени Дидро написал, что «княгиня Дашкова любит искусства и науки, она разбирается в людях и знает нужды своего отечества». Может быть, к этому времени она и «научилась разбираться в людях», но в молодости она безоглядно отдавалась симпатиям и антипатиям. И главной ее тогдашней «симпатией» стала Великая княгиня Екатерина, за которую юная девица Воронцова готова была пожертвовать жизнью.
В своих «Записках», которые княгиня Дашкова написала на склоне лет, она подробно изложила историю своих отношений с Екатериной. К тому времени давно уже не было в живых всех участников дворцового переворота, который в июне 1762 года привел к власти Екатерину, переворота, активным участником которого была сама княгиня. Прошло более сорока лет после тех событий. Екатерина Романовна, научившаяся «разбираться в людях», узрела уже некоторые «пятна» на короне Екатерины II, но тем не менее для нее не подлежали сомнению блеск и величие этого образа. Она все еще была уверена, что свержение Петра III было «делом спасения России», дистанцируя Екатерину II от факта гнусного убийства Императора, который, напомним, являлся крестным отцом самой княгини Воронцовой-Дашковой! Для княгини 28 июня – день свержения с престола внука Петра I Императора Петра III – навсегда остался «самым славным и достопамятным днем для моей родины»[5].
Дашкова познакомилась с Великой княгиней Екатериной осенью 1758 года: ей только минуло пятнадцать, а Великой же княгине было уже почти тридцать. Разница в возрасте как будто не имела значения, и Екатерина Романовна с упоением вспоминала, как они беседовали о литературе, естественно, о французской, потому что ни о какой другой ни та ни другая собеседница не знали и не подозревали. «Великая княгиня осыпала меня своими милостями и пленила меня своим разговором. Возвышенность ее мыслей, знания, которыми она обладала, запечатлели ее образ в моем сердце и в моем уме, снабдившем ее всеми атрибутами, присущими богато одаренным натурам», – с умилением писала Дашкова через десятилетия.
Так как муж Екатерины Романовны князь Дашков был полковником лейб-гвардии Преображенского полка, командиром которого был наследник Великий князь Петр Федорович, то встречи жен офицеров, так называемых полковых дам, с командиром делались неизбежными. К тому же Дашкова происходила из знатной, приближенной к трону семьи, что неминуемо создавало условия для таких встреч. Дашкова горела желанием общаться с Великой княгиней Екатериной, но при этом старалась уклоняться от встреч с Великим князем. Это носило вызывающий характер, и Петр Федорович выражал пожелание своей крестной дочери, чтобы при встречах она была больше с ним, чем с Великой княгиней. Увещевания не производили на Дашкову никакого впечатления. Она была очарована и пленена Екатериной, не желая ни видеть, ни слышать ее супруга.
Простая и восторженная девушка, полная сентиментальных чувств и возвышенных устремлений, создала себе кумира, не желая замечать ничего, что хоть как-то могло поколебать это фанатическое чувство. Ее крестный отец, знавший свою супругу достаточно хорошо, старался предупредить заблуждения юности, призывал смотреть на мир без розовых шор на глазах. Однажды он прямо сказало княгине Дашковой: «Помните, что благоразумнее иметь дело с такими простаками, как мы, чем с великими умами, которые, выжав весь сок из лимона, выбрасывают его вон». Приведя эту сентенцию, Дашкова заметила, что она «знает источник», откуда она исходила, и этим ограничилась. А ведь Петр Федорович был совершенно прав. Но княгине и на старости лет никак не хотелось признать, что она фактически оказалась тем самым «лимоном», которым Екатерина II пользовалась по мере надобности и по своему усмотрению.
Дашкова имела стойкое чувство неприятия и Петра Федоровича, и всей его компании, украшением которой была ее старшая сестра Елизавета Воронцова. Ее влекло к Екатерине, которую она воспринимала в качестве своей задушевной подруги, не зная и не понимая, что та была не способна на «задушевность». Молодая и романтическая княгиня Дашкова была нужна ей, чтобы распространять в высшем свете угодные ей, Екатерине, настроения. И Дашкова их распространяла, неизменно восхищаясь «умом и тонким вкусом» своей старшей конфидентки.
Дашкова, конечно, полностью отвергала причастность Екатерины к убийству Петра III, называла разговоры об этом «грязной клеветой!» Но Дашкова прекрасно знала и то, что если Екатерина не причастна к самому акту в Ропше, то она ведь этот акт одобрила, поскольку никто не был наказан и даже следствия не проводилось. Значит, хоть и опосредованно, но Екатерина II к убийцам присоединилась. Действительно, что же расследовать, если Петр умер от «приступа геморроя»…
Горькое разочарование случилось уже после переворота 28 июня 1762 года, когда Екатерина захватила трон. На следующий день в императорском дворце Дашкова явилась свидетелем
