пусть даже пользуясь только печатными символами. Приходилось изображать заинтересованность. Приходилось принимать те вещи, которые казались ей идиотскими и бессмысленными.
Это не была плохая работа. Это была хорошая и полезная работа.
Просто, может, Лава, как синий Клейна, не вписывается ни в один современный интерьер.
С Дорой связь вновь стала ослабевать: бывшая одноклассница лишь изредка отвечала на сообщения, грустно комментируя, что спит по четыре часа в сутки, да и то в выходные. Учёба, практика, неожиданно выпавшая должность председателя местного студенческого научного общества — всё это отнимало и время, и силы. Лава могла только улыбнуться: Дора всегда могла найти то, что отнимает у неё время и силы. Лаве же часто казалось, что ей особо незачем жить, что у неё нет никакой цели.
Три будних дня по дороге через многоэтажки попадалось много народу. Кто-то выезжал на машине, кто-то тоже шёл пешком, кто-то был вообще курьер. Слишком много оттенков, всех не разобрать. Но в выходные поутру дворы человейников шестидесяти оттенков серого были практически пустыми.
Наверное, поэтому Лава начала замечать одного из своих соседей, судя по всему, по двору, который не спеша шёл ей навстречу, когда она выходила из подъезда и двигалась в направлении работы. Это был молодой мужчина в больших очках, бывшей недавно в моде бежевой джинсовке и заношенных брюках, на которых местами виднелись прожоги. Этакий вечный студент, даже немножко хулиган. Что странно — каждый раз, когда Лава, обычно опаздывающая из-за нежелания покидать постель, быстрым шагом собиралась пройти мимо него, он слегка улыбался и кивал. Сначала Лава думала, что кому-то в окне или в соседнем подъезде.
А потом поняла — это ей.
Вот только она точно помнила, что они вроде бы никогда не знакомились.
Но замечать соседа каждый раз во время своего выхода на улицу Лава начала не из-за его кивка. Очень скоро, когда сентябрь решил стать попрохладнее, "вечный студент" начал носить тонкий синтетический шарф.
Всё бы ничего. Но этот шарф был цвета синего Клейна.
Лаву часто преследовало чувство неловкости. Неловкость первой завязать разговор. Неловкость попросить о помощи. Неловкость уточнить имя человека.
С соседом в шарфе синего Клейна была точно такая же неловкость. Точнее, сразу две неловкости: разговор и имя.
Лава оправдывала себя тем, что ей действительно в момент встречи некогда было разговаривать: либо она опаздывала, либо сосед шёл очень быстро. Она просто начала ему также кивать в ответ. Они встречались обычно недалеко от её подъезда, когда Лава либо на работу, либо куда-нибудь в магазин. Больше девушка никуда не ходила.
Сосед в синем Клейна между тем был не меньшей загадкой, чем цвет его шарфа. Мало кто носил яркие шарфы. Лава никак не могла примерно вычислить, какое у соседа было расписание, раз он стабильно появлялся чуть ли не каждый раз, когда она выходила. Непонятно было, где он живёт. В их сизой многоэтажке? В тёмно-сине-серой за углом? В рыже-серой через улицу? Когда Лава спустя несколько шагов оборачивалась, он как-то успевал исчезнуть. То ли заходил в подъезд, то ли уже сворачивал за угол, то ли его не было видно из-за машин. Двор обыкновенно оказывался переполнен ими, спрятаться очень легко.
Лава даже прозвала загадочного соседа Юнгом — в честь Томаса Юнга, автора опыта с наблюдателем и двумя щелями, сквозь которые пропускали электроны, и результат был различный в зависимости от того, смотрели ли за экспериментом или нет[1]. Сосед, точно электрон, просто был, когда Лава не думала о нём, и исчезал, как только Лава им интересовалась.
Но кое-что Лава успевала замечать в Юнге. Оттенки. Они становились бледнее. И джинсы, и куртка, и шарф — выцветали. К началу октября сосед был уже в другой одежде, а цвета синего Клейна на нём была шапка.
Тогда Лава впервые заметила морщины на его лице. Точнее, тогда ей впервые удалось хорошенько рассмотреть его лицо.
Это случилось 19 октября. Лава тогда решила не идти дворами, ибо после дождей было грязновато, а выйти на проспект и пройтись по чистой тротуарной плитке. Собственно, поэтому она не рассчитывала встретить Юнга.
Носились машины, спешили люди, со всех сторон кричала реклама и светились вывески.
Юнг вырос, точно мираж или голограмма, где-то в метрах двадцати от Лавы. Он уже не казался "вечным студентом", скорее просто мужчиной где-то лет сорока. Его глаза за большими очками смотрели прямо на неё через толпу людей. Он улыбался и энергично делал странный жест руками, точно отгонял мух. Его движения были направлены в противоположную сторону от автодороги.
Лава даже замерла. Сама не поняла: испугалась или заинтересовалась.
Видя, что его не понимают, Юнг уже с серьёзным лицом махнул рукой: отойди, мол, в сторону. Лава сглотнула, но сделала шаг от дороги. Странный этот Юнг, лучше с ним не спорить…
Буквально через несколько секунд машина, водитель которой не справился с управлением на мокрой дороге, заехала на тротуар и через несколько метров врезалась в столб.
Если бы Лава не отошла, её наверняка могли задеть. Пусть несильно, пусть бы она успела отскочить, но всё же это несколько тонн, которые очень быстро несутся.
Поднялись визги и крики, люди засуетились, кто-то начал вызывать службы. К счастью, вроде никто не пострадал.
Лава прижалась к стене дома, скорее растерянная, чем напуганная. Когда она решилась идти дальше, Юнг исчез. Как всегда.
— Эй? — произнесла Лава во многолюдную пустоту.
"А я хотела его отблагодарить…"
Как он узнал, что Лаву может зацепить машина? Это какой-то неблагополучный участок проспекта? Или… что?
Впрочем, как будто чем-то действительно опасным это не пахло. Может, просто житейская наблюдательность, что не надо идти близко к бордюру в октябре после дождя, потому что машины врезаются в столбы и могут проехаться по ногам?
Безумие.
На следующий день Юнга не было. Впрочем, Лава не хотела оставаться в долгу: купила пачку любимых печений и повесила на видном месте на дереве с запиской, написанной светящимися чернилами:
"Подарок соседу в синем Клейна за моё спасение. Неуверенная в себе соседка Лаванда, которую чуть не сбила машина".
Утром 21 октября сосед не встретился, зато печеньки исчезли. Хоть что-то…
Лава решила попробовать общаться с соседом с помощью записок, наколотых на ветки. Увы: затея провалилась, потому что шедший мимо дворник строго спросил Лаву, зачем она мусорит.
Видимо, с Юнгом можно было лишь поговорить, но, как назло, он либо появлялся в отдалении от Лавы, когда она слишком опаздывала,
