влезает.
Во-вторых, от Пуэрто-Касадо в самую середку Чако, к фортинам, идет самая настоящая железная дорога. Правда, узкоколейная, к тому же, в Парагвае плохо с техническим персоналом, и ее обслуживают приглашенные аргентинцы. Аргентина, как ни странно, держит вполне дружественный нейтралитет, иначе Парагвай просто задохнется — без свободной навигации на Паране ему не жить.
Ну и в-третьих, замечательные грузовики «Атлант» в количестве ста штук (не считая отжатых) — то ли взятка, то ли плата местным властям, чтобы они закрыли глаза на художества сеньора Грандера и сопровождающих его лиц. С ними автопарк армии Парагвая вырос как бы не в полтора раза, повозку с лошадкой тут уже не встретишь. Как ни странно, это позволило обуть патапилас, босоногих солдат — кожу перестали тратить на сбрую.
А вот боливийцам приходилось тащиться сотни километров от своих баз, по большей части пешком — четырнадцать суток против четырех у парагвайцев, как мне с гордостью сообщил Беляев. При этом противнику нужно доставить тяжелое снаряжение, включая артиллерию, танки и танкетки, горючее к ним и много чего еще по пустынной местности практически без дорог. И почти без воды — по сведениям, полученным кружным путем из Ла-Паса, у боливийцев потери от обезвоживания выше боевых.
Эх, вот бы война перевозками ограничилась!
Но нет, зря мы, что ли, через полсвета сюда добирались?
Мясо немного остыло, я отрезал первый кусок, прожевал — зря Хосе жалуется. Отличная говядина, никаких тебе гормонов или антибиотиков, свободный выпас, травяной откорм. Порода мелковата, но какая разница, рота две коровы съела или три?
Вином бы еще запить, да нельзя — у нас до начала наступления сухой закон. Испанцы бухтят, добровольцы ропщут, но иначе никак. Дисциплина — наше самое слабое место. Как ни бьются Хосе и Панчо, бойцы постоянно норовят выкинуть фортель.
В ночной тишине за машинами зажурчала струя, очередной разгильдяй отливает не в оборудованном туалете, а где ни попадя. А, нет — дотянуло запашком бензина, это он горючку сливает.
— Ларри, пошли!
Ларри выхватил из костра головню, помахал ей в воздухе, разжигая в факел. Правильно, батареи фонарей надо беречь, мы не в Нью-Йорке и даже не в Овьедо.
Прокравшись за машины, бойца не обнаружили, но Ларри ткнул за соседний бокс, где разгорался огонь. Вокруг него толпилось человек шесть, сменившихся с караула, один сматывал телефонные провода. Понятненько, на посты с зажигалками и спичками не пускают, чтобы не курили, так они политые бензином дрова поджигают искрой от батареи. Хосе еще жаловался на утечку горючего, мы на парагвайцев думали, а тут такое.
— Что происходит? — задал я дурацкий по форме вопрос.
— Замерзли, греемся, — прозвучал не менее дурацкий ответ.
— Это в двадцать пять градусов?
Тут в декабре лето, ночью редко опускается до двадцати, а днем может жахнуть сорок пять.
— А телефон ты зачем отключил?
— Мы воевать ехали, а не по телефону разговаривать!
Сказочные долбоклюи. Сплошной апломб и революционная сознательность.
— Понятно, чья рота?
— Хавьера, — подсказал Ларри.
— Зови его.
Хавьер явился вместе с Хосе.
— Твои бойцы отключили телефон. С этого дня рота действует без связи, только с посыльными.
— Как же… — вытянулось лицо у астурийца.
— Вот так, — я развернулся и пошел обратно, с удовлетворением слушая за спиной шипение Хосе.
Вот учишь дураков, учишь, как об стену горох. Ничего, настоящий бой все на свои места расставит, до всех достучится. Кого не убьют, разумеется.
У нашего костра насытившиеся лениво перебрасывались словами.
— Жаль, реки тут нет…
— Помыться?
— Не, рыбки наловить…
— Да, рыба тут отменная, сама на крючок лезет. Потом наловим, а пока жаб приручай. Как там твоя?
— Пусечка молодец, сожрала всех тараканов и прочих тварей в палатке.
— Смотри, как бы ее саму муравьи не сожрали.
Жабы тут здоровенные, днем они забивались в дальние уголки палаток и дремали, а по ночам выходили на охоту. Когда до личного состава экспедиции дошло, что это животина полезная, их начали подкармливать, беречь и хвастаться их подвигами.
— Эй, кончайте разговоры! Всем отбой, завтра выступаем до рассвета!
Через полчаса командиры загнали бойцов спать и лагерную тишину нарушали только шаги часовых и звуки храпа.
А я ворочался, вытряхивал недоеденных жабами насекомых из походной койки и думал — блин, как же меня сюда занесло? Ну ладно загремел из XXI века в 1920 год, так к богатым родителям, живи и радуйся! Тем более, закончил Массачусетский технологический институт с репутацией юного гения, поднял немерянные деньги в 1929 году на обвале Черного вторника, завел хороших друзей, выжил в зарубе с гангстерами, женился… Сидел бы себе в Нью-Йорке, помогал потихоньку Советам да наслаждался жизнью. Или того лучше — пролез бы в команду Рузвельта и переиграл всю Вторую мировую… Блин, да один радар, сделанный с моей подачи Терменом, передать в СССР, и все, совесть спокойна!
Нет, пепел Клааса стучал в мое сердце — прадед в Испании погиб, под Мадридом. А его двоюродный брат, моряк, служил в Валенсии советником. Вот я и придумал себе идею-фикс — заземлить легион «Кондор», сбить темпы разработки блицкрига. Для этого «изобретения» делал, заводы в Овьедо и Барселоне строил, подгребал акции военно-промышленных компаний США, перевез в Испанию Нестора Махно, чтобы из разгильдяев-анархистов сделать боеспособную силу… Ага, из этих «я не по телефону разговаривать сюда ехал», вон они, храпят.
А я за каким хреном приперся? Что мешало отдавать общие указания издалека? Конечно, если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам, но, может быть, поэтому мои фирмы в XXI веке и не взлетали?
Сквозь полудрему всплыла Габриэла. Она стояла на крылечке учительского домика в Оспитальет, пригороде Барселоны, а у ее ног лежал Цезарь, испанский мастиф, которого Габи забрала при нашем расставании…
В сердце воткнулась остренькая иголочка — Габи… Женат я в силу обстоятельств, женщины у меня есть, а вот любви нет.
Так и задремал, только для того, чтобы через минуту вскинуться от шепота Ларри «Подъем!». Глянул на часы — нет, не минута, часов пять поспал.
Вокруг поднимался лагерь, бойцы умывались мутной водой и готовились к переходу — через три часа, перед самым рассветом, мы должны появиться на позициях как можно более неожиданно для боливийцев. Так задумал генерал Эстегаррибия, а я не стал спорить — на марше всяко видно, кто чего стоит.
Тем более передвижение в грузовиках мы отрабатывали еще в Испании, всей разницы,
