и иду с ним с видом, приговоренного к казни.
Народ в раздевалке уже не выдерживает, и безудержно смеется.
Но мы уходим.
* * *
1 марта 1988 года
Вторник
Мехелен, Бельгия
Зал общения с прессой
22:15
Захожу, сажусь рядом с Игорем Пономаревым и оценивающе смотрю на журналистов, а те на меня. Похоже раздумывают над вопросами, видно всем все уже спросили и получили ответы, а потом потребовали и меня на растерзание.
Ну это они так думают и я решаю обнаглеть вконец:
— А что? Это они меня позвали, а не я их. — Думаю я и поднимаю руку прося внимания.
Все замолкают, Руслан Абдуллаевич с интересом смотрит на меня, но тоже молчит, а я говорю
— Господа, прошу меня извинить, но у меня очень мало времени. Вы же все мужчины? — Потом замечаю девушку в зале и добавляю: — А тем более девушки.—
Следует пауза и я продолжаю свою мысль:
— Меня ждет, точнее будет ждать девушка. — И снова пауза, демонстративный взгляд на наручные часы и довольно неожиданное продолжение:—Кстати часы «Командирские», почти часы НКВД. Не швейцария, конечно, но там плохие не делали, чистая механика, высокая точность, рекомендую, ни когда не опоздаете. Кстати по ним проезжает грузовик и они потом снова работают, говорят иногда и молоток не берет.—
И я показываю руку с часами прессе, а в ответ летят вспышки и щелчки фотосъемки.
Я улыбаюсь про себя, а потом продолжаю:
— Ну так вот, у меня очень мало времени, через полчаса мне надо встретить свою девушку, а можно ли ее заставлять ждать? Вопрос для настоящих мужчин и женщин? Вы конечно в курсе про кого я? И очень не хочется потом ее искать по всему Мехелену, не Берлин все-таки. — Завершаю мысль я, снова гляжу на часы, как бы намекая на то, кто именно будет искать в этом «не Берлине» и что может стать с тем самым «не Берлином».
Журналисты начинают улыбаться от этих аллегорий, выданных им на вполне приличном французском, а бельгийцы нервничать от сравнения с Берлином и упоминания НКВД в связке с армией.
А я наконец заканчиваю свое вступление:
— И поэтому, я очень извиняюсь, но у Вас всего три вопроса, на которые я готов ответить. — И ласково улыбаюсь залу, а у них почему-то в глазах появляется какая-то неявная опаска.
И вот летит первый вопрос:
— Даниил, как Вы считаете, Ваша команда сможет пройти Мехелен? — Спрашивает давний знакомый из «Шпигеля», а смотрю на этого идиота и думаю:
— Он дурак, или придуряется?—
Но все-таки отвечаю:
— Вы знаете, «Мехелен» достойная команда, но мы сильнее и если мы не забудем выйти на ответный матч, то мы пройдем дальше.—
Все немного поражены подобной наглостью, а я добавляю жару:
— Хотя Вы знаете, можно даже и не выходить, мы все равно уже выиграли. За неявку дают поражение 0:3, а мы выиграли 4:1. Итого получится ничья, но за счет лишнего мяча, забитого в гостях, мы пройдем дальше. — Народ начинает смеяться, немец и бельгийцы багровеют, а Руслан Абдулаевич меня поправляет:
— Ты не совсем прав, Дан. Там есть тонкость, за неявку просто снимают с соревнований.—
Я делаю сокрушенный вид и говорю залу:
— Вот видите, придется играть. Наши болельщики очень хотят почувствовать себя киевлянами или тбилисцами, значит надо дать им этот шанс.—
И народ в зале со смешками понимающе кивает, а тем временем летит уже второй вопрос, причем совсем на другую тему:
— Даниил, как Вы оцениваете шансы Вашей сборной на Евро? И кто Ваши главные соперники. — Задает вопрос представитель «Франс Футбол».
Я вежливо киваю и отвечаю:
— Мы чемпионы, мы лучшие и мы должны выигрывать. Иначе нас не поймет страна. А по соперникам, главные конечно голландцы и их знаменитая четверка, Гуллит, Ван Бастен, Рональд Куман и Райккард. Но мы все равно сильнее. Будем играть и выигрывать. —
Француз удовлетворенно кивает, тут я был куда более дипломатичен. И уже звучит третий и последний сегодня вопрос. Его задает уже замеченная мной девушка, которая оказалась представительницей знаменитой итальянской «Репаблик»:
— Даниил, а Вы уже определились, с кем из Ваших девушек, Вы все таки останетесь? — Спрашивает у меня она, а я думаю:
— Девушки, девушки, девушки. Все Вы хотите знать.—
И отвечаю, демонстративно доставая портмоне, вытаскивая из него фото моих любимых и тасую их в руке, словно колоду карт, да еще и напевая при этом на мотив знаменитой песни Миронова:
* * *
Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жанетта, Жоpжетта
* * *
Потом снова смотрю на журналистку и отвечаю ей:
— Как можно выбрать между солнышком и облачком, страстью, нежностью и лаской? Как можно определить, в чьих глазах больше любви? Чьи руки нежнее? У меня не получается и поэтому они все мои любимые. Каждая из них лучшая, единственная, неповторимая и любимая. Каждая из них. — Я делаю паузу и потом перечисляю имена, делая шикарный подарок прессе, не сомневаясь что уже завтра во всех таблоидах эти имена прогремят на весь мир.
— Они и есть мои любимые…Оля, Лена, Наташа, Маша, Несса. — Произношу я и вижу, что весь зал торопливо записывает не всегда привычные имена, переспрашивая друг у друга.
Но тут уже вмешались наши журналисты и охотно подсказывают западным коллегам правильную транскрипцию русских имен.
И я встаю, показывая, что все, дозволенное время для речей закончилось. Журналисты не возмущаются, я ведь им сегодня дал такой «вкусный» материал. А я прощаюсь и ухожу, рядом идет Руслан Абдулаевич и он негромко спрашивает:
— Что Дан, решил все-таки открыться?—
— Да, Руслан Абдуллаевич, пусть привыкают, девчонки поедут со мной, три уж точно. — Отвечаю я, а он кивает на это, показывая что вполне понял и принял.
А у меня мысли:
— Все, достаточно разговоров. Меня ждет моя любимая Несса, это куда интереснее.—
* * *
— Несса, Несса. Это сколько мы не виделись? — Спрашиваю сам себя я, стоя у собора святого Румолда и ожидая свою милую француженку.
И тут же сам себе отвечаю:
* * *
С двадцать первого октября прошлого года. В Сан-Себастьяне тогда встретились. Чуть меньше пяти месяцев. Чудовищно долго. И все это время, лишь телефонные звонки и родной, такой милый голос в трубке. Но, если судить по телефонным разговорам, ничего не изменилось, а как
