Это тот морской флот, который должен был стать точкой опоры для обустройства полярной базы с новой радиосвязью. Сиколо первым подчеркнул плохо рассчитанные риски экспедиции. Достаточно сказать, что Нобиле считал главной целью наземные научные исследования и потому не взял на борт запасной аварийный радиопередатчик (после крушения «волшебным» образом он будет собран из обычного), и сократил количество радистов, вместо двух взяв только одного. Вдобавок к безответственности уже на организационном этапе были допущены очевидные просчеты. Например, не был сделан запрос в угольную шахту Ню-Олесунна, чтобы в случае чрезвычайной ситуации воспользоваться их радио. Ошибкой было использование радиосвязи на корабле «Читта ди Милано» и для служебных сообщений, и для репортажей журналистов, число которых после известия о трагедии росло в геометрической прогрессии. По сути, все участники экспедиции (Нобиле, военные, поддерживающие ее, финансировавшие экспедицию газеты) действовали в своих собственных интересах, не заботясь об успешном завершении операции в целом. Никто из них не думал о риске и не допускал вероятность неудачи. Но именно трагический исход предприятия вскрыл все недостатки выстроенных ранее схем, соглашений, связей и исключительных прав.
Итак, интерпретация событий, предложенная Сиколо, кажется мне обоснованной, хотя, как это бывает при написании истории, она остается открытой для дальнейших переосмыслений и трактовок.
Сиколо рассматривает запутанные конфликты врагов и друзей Нобиле сквозь иную, ранее неизвестную призму новаторской роли радиосвязи и печати в полярных экспедициях. Постепенно у Сиколо появлялось все больше новых вопросов, а роль идеологии и политики постепенно отходила на задний план. Чтобы решить усложняющуюся задачу, он был вынужден (и это ему удалось!) сделать всего одну вещь – расширить поиск источников, поднять еще больше архивов, прочитать больше газет, углубить и уточнить итальянскую и зарубежную библиографии. Расширить и углубить, углубить и расширить. Сопоставить источники. И, оторвав взгляд от микроскопа, под которым он разглядывал детали, посмотреть на них сверху, а потом, максимально увеличив расстояние, увидеть множество биографических хитросплетений, вызванных рядом случайностей и принятых решений, смелых порывов и соглашательств, ошибок, обид и успехов.
Преподаватели, придумывающие яркие метафоры о дистанцировании при изучении объекта (парашютиста ли, охотника ли за трюфелями), пытаются донести до многих поколений студентов, изучающих историю, антропологию и архитектуру, следующую мысль – чтобы увидеть в нужном фокусе все сложности реалии, надо надеть правильные очки. Множество метафор приходит в голову про поднимающийся и опускающийся дирижабль. Если мы отпустим его высоко в небо и лучше разглядим на расстоянии, нам удастся заметить разницу между сценариями 1926 и 1928 года.
В полете дирижабля «Норвегия» Италия тоже принимала участие, но не была главным действующим лицом. Наша внешняя политика (в широком смысле) все еще шла по пути, намеченному Дино Гранди[5], предписанному договором 1915 года с Великобританией и Францией. Конечно, все мы знаем, что перемены не происходят за один день, и даже за один год, но 1928 год можно считать поворотным моментом в сторону внешней политики Муссолини – агрессивной и инновационной. В рамки которой идеально вписываются политические и организационные мероприятия в поддержку исключительно итальянского проекта. В последующие годы в стране постепенно установится «дипломатическое двоевластие» Гранди и Муссолини, впоследствии сменившееся универсализмом и фашистским интернационализмом. Наступит время принятия все более независимых и неожиданных решений, начнется новый период научных экспедиций в отдаленные регионы, которым предшествовали экспедиции Туччи[6] в Тибет в 1933 и 1936 годах.
Экспедиция «Норвегии» прошла успешно, и этим воспользовался Муссолини, отправив Нобиле и его экипаж в триумфальное путешествие в США, где они выступали перед итальянцами-эмигрантами. (Есть мнение, что эта демонстрация победы итальянской инженерии еще больше оттолкнула Амундсена, усугубив и без того наметившийся конфликт амбиций с Нобиле. – Ред.). Затем последовало возвращение в Италию: народ с восторженными криками выстроился в две шеренги в Неаполе, а потом в Риме. На этих встречах присутствовал дуче, за ними последовали бесконечные официальные церемонии. В приветственной речи в Сенате 18 мая 1926 года Муссолини сказал, что правительство ставит «на повестку дня Нации полковника Умберто Нобиле, изобретателя, конструктора, командира воздушного корабля… который добился новой неоспоримой победы отечественной аэронавтики, нашего знамени». За этим последовало вручение Нобиле военного ордена Савойи, приемы в Капитолии и в Географическом Обществе, конференция в Пизе, на которой присутствовал король, а также народные чествования в разных городах Италии. Фашизм делает из Нобиле, как пишет одна оппозиционная газета, «некий образец фашизма». 15 сентября 1926 года на церемонии в Палаццо Видони, в присутствии Муссолини[7], в возрасте 41 года Умберто Нобиле удостоился генеральского чина и билета Национальной фашистской партии.
Сиколо поднял свой дирижабль на правильную высоту. В результате мы получили новую интерпретацию фигуры Нобиле, выступающую за пределы всякой агиографии, без риторики, но и без прямолинейности. По сути, у него получился человек своего времени, того идеологического века, что обусловил и подчинил Нобиле, в тот момент, когда сам герой полагал, что это он своей независимой натурой подчиняет его и побеждает.
Неслучайно автор назвал главу, посвященную двадцатилетию между 1923 и 1943 годами, «Фашист». Умберто Нобиле – фашист, но в каком смысле? Разумеется, он не член боевой фашистской организации, не состоит в рядах чернорубашечников, освященной и милитаризованной опоры новой политики фашизма. Но, с другой стороны, он пропитывается ценностями, нормами и мифами фашистской идеологии, особым образом отождествляя себя с фигурой дуче. Мифами, которые все двадцать лет оставались незыблемыми. Даже в самые мрачные моменты уныния и изгнания.
Мужественный и смелый, героический и отважный, презирающий опасности рискованных операций, полностью соответствующий этой идеологии, Нобиле знал, как пользоваться своим успехом – козырем в ожесточенном столкновении группировок авиации. Это обеспечило ему блестящую карьеру, еще больше врагов и завистников, но зато и почетное место в фашистском пантеоне.
Когда я представлял предыдущие книги Сиколо, главной темой которых были «достижения радиосвязи», уже тогда, как автор, он выходил за рамки этой конкретной темы. Помню, я настаивал, что нужно связать эти исследования с какой-нибудь интересной биографией, которой пока нет в многочисленной агиографии. И мне очень приятно, что мои настоятельные рекомендации сыграли роль в написании этой книги и что она представляет собой этап в исторических исследованиях данной темы.
Сиколо показывает личность Бальбо в перспективе. Нобиле постепенно низводит его до уровня своего личного врага.
На самом деле, речь идёт о более глубоком и романтичном противостоянии самолета и дирижабля, к которому можно добавить недоверие политика (Итало Бальбо) к индивидуализму молодого генерала, создавшего из этого недоверия доказательство враждебного отношения фашизма и собственной близости к антифашизму.
Однако нет никаких сомнений, что полет «Италии» в 1928