«отменить». Или наоборот – те, кто исчез. Его в галерее боялись. Но к нему шли. Потому что он умел продавать.
Максим встал. Подошёл к окну. Во дворе пробегал пёс с порванным ошейником. Из арки выезжал желтый автомобиль «Яндекс.Доставка». Он заметил, что Арцыбашев нервно тер палец правой руки – ноготь был обломан.
– Сколько вы готовы заплатить?
Арцыбашев вздохнул.
– Триста сейчас. Остальное – если найдёте. Или… выясните, что с ним произошло.
– Фото, адрес, пароли, список контактов, телефонные номера. И я хочу попасть в квартиру.
– У меня есть ключ. Квартиру опечатывали, но я её снял. Никто не возражал – с его бумагами всё не так просто.
Максим кивнул.
– И последнее. Почему вы пришли именно ко мне?
Мужчина выдержал паузу.
– Потому что мне сказали: если кто-то и сможет найти мёртвого среди живых – это вы.
Лисовский ничего не ответил. Он просто потянулся за своей армейской сумкой, достал маленький блокнот, написал туда дату. Затем первым вышел в коридор, закрыл дверь, и они пошли вниз по лестнице, сквозь запах старой краски и варёных макарон.
Дело началось.
Глава 4. Квартира Невзорова
Квартира Сергея Невзорова находилась в начале Каменноостровского проспекта, почти у Петроградской стороны, в доме довоенной постройки – кирпичном, широком, с массивными оконными проёмами, фасадом, покрытым плиткой терракотового оттенка, и чугунными балконами, чьё кружево ржавело прямо на глазах. «Советский буржуй», как про него говорили местные – переживший и бомбёжки, и приватизацию.
Парадная была в глубокой арке. Новый домофон, но с облезшими кнопками. Внутри – тишина, пахнущая сыростью, плесенью и старым клеем. На стене – старая бронзовая табличка: «Квартира №6. Арх. Рудин, 1928 год.» Под табличкой – почтовый ящик с прорезью, в которую кто-то воткнул свернутую афишу какой-то андеграундной выставки: чёрное на чёрном, голое тело в шахматном поле.
Лисовский шёл первым. Арцыбашев слегка отставал, то и дело поглядывая на часы. Пятый этаж – без лифта. Ступени скрипели, а на четвёртом между пролётами в оконной нише сидела кошка: бледная, почти белая, с одним глазом. Она не пошевелилась, только следила.
Ключ подошёл с первого раза.
Дверь открылась медленно, туго – словно не хотела впускать посторонних. За порогом было тепло, сухо и странно… слишком тихо.
Лисовский прошёл внутрь. Пол – тёмное дерево, кое-где с разбухшими досками. Справа – гостиная, слева – коридор с дверями в спальню, кухню и ванную. Всё выглядело слишком чисто. Как будто здесь кто-то постарался оставить «ничего». Но и это было подозрительно.
Он стоял в центре комнаты, вслушиваясь. Потом медленно прошёлся.
На стенах – картины. Современная графика: монохромные лица, размытые силуэты, геометрия, превращённая в тела. Некоторые – агрессивно-психоделические. На одной – чётко различимый образ, не вяжущийся с остальными: чёрный треугольник, внутри которого – глаза, множество глаз.
Подпись: «Ж.Л. / 1986».
На журнальном столике – след от бокала. Без бокала. Под столом – пыль. На пыли – отпечатки, слишком чёткие. Кто-то приходил сюда после того, как квартира была «опечатана».
– Вы были здесь после исчезновения? – спросил Лисовский, не оборачиваясь.
– Один раз, – признался Арцыбашев. – Но я ничего не трогал. Просто хотел убедиться, что он не уехал в спешке. Паспорт был на месте. Деньги тоже. Одежда – всё аккуратно развешено. Это странно.
– Что именно?
– Он не был аккуратным. Его квартира обычно была… хм… как ателье. Книги, каталоги, вещи в беспорядке. А тут – стерильность.
Максим прошёл на кухню. Современная техника, французская кофеварка, стеклянная посуда. Всё – слишком идеально. Он открыл холодильник – почти пуст. Полбанки мёда, две бутылки воды, пачка творога с истёкшим сроком. Закрытая банка с икрой и несколько маленьких бутылок «Финляндии».
Вернувшись в коридор, он подошёл к двери, покрытой чёрной матовой краской – кабинет. Замок был другой, чем на всех остальных дверях.
– Что здесь? – спросил он.
– Это его рабочее пространство. Там были каталоги, архив, альбомы… и вот это, – Арцыбашев протянул чёрный электронный ключ. – Он не доверял обычным замкам.
Щелчок.
Дверь открылась.
Комната оказалась гораздо больше, чем ожидал Лисовский. Потолки под четыре метра. Почти всё пространство занимали стеллажи. Папки, каталоги, коробки. Некоторые были с подписями: «Графика 60-х», «Неофициальное искусство Ленинграда», «Петербург. Частные коллекции. Конфиденциально.»
На столе, заваленном бумагами, стоял толстый чёрный блокнот, обтянутый кожей. Без подписи. Только на корешке выбито: «ЧС» – чёрными буквами, словно выжжено.
Максим открыл его.
Страницы исписаны мелким, ровным почерком. Каждая – имя, дата, и короткий комментарий.
«Тимофеев И.П. – ушёл в 1998 – картина «Падение» – нашёл в Мурманске».
«Герасимова – имя неизвестно – исчезла после выставки «Микротело» – 2017»
«А.Ф. – возможно, связан с «Лестницей» – не вышел из двора на Льва Толстого».
Каждая запись – как намёк на что-то большее. Как если бы он вёл собственный реестр исчезнувших. Как будто кто-то собирал чёрный список Петроградки – буквально.
Лисовский медленно пролистал страницы. Все – аккуратные, как криминальные досье. И только одна – вырвана.
Он посмотрел на Арцыбашева.
– Вы знали об этом?
– Нет… – голос его дрогнул. – Я… я думал, это просто… странности. Он всегда был одержим. Но… это похоже на…
– На работу следователя, – сказал Лисовский. – Только не официального.
Он закрыл блокнот и положил в сумку.
На последней странице была приписка, карандашом, как на скорую руку:
«Слишком много совпадений. Улица. Галерея. Дом. Всё пересекается. Список больше, чем я думал. Если не выйду – смотри наверх.»
Максим поднял глаза. Потолок был ровным, крашеным.
Но за люстрой торчал уголок бумаги. Он взял стул, встал. Бумага – старый фотоснимок. Размытый. Группа людей на фоне стены с граффити. Лица зачёркнуты красной ручкой. А в углу подпись:
«Я знаю, кто следующий.»
Глава 5. Галерея K.A.R.A.
На первый взгляд, галерея K.A.R.A. ничем не отличалась от десятков других «арт-пространств» на Петроградке, которые выросли на месте старых парикмахерских, швейных мастерских и заброшенных подсобок.
Она располагалась на улице Чапаева, в бывшем продуктовом магазине времён Брежнева, с бетонным козырьком, облезлыми буквами «Универсам» над входом – их так и не сняли, оставили «для атмосферы». На фасаде – новое стекло и аккуратная табличка с эмблемой: чёрный круг, разделённый пополам, как глаз камеры.
Внутри галереи пахло не краской – пахло страхом, тонким, скрытым под запахом кофе, лака и дорогих духов.
В холле стояла женщина – высокая, в чёрном платье до щиколоток и с лисьей шалью. У неё были острые скулы, холодные глаза и манера смотреть мимо
