от малейшего движения.
Она была высокой для своего возраста и казалась слишком жизнерадостной, учитывая происходящее. В тот день на ней была пижама того же светло-серого цвета, что и постельное белье.
На фоне всего этого выделялась огромная шляпа, которая, казалось, была нужна для того, чтобы удерживать ее тело на земле.
Она старалась скрыть дрожь в ногах, облокотившись на кровать и скрестив руки за спиной, словно они были той откидной подставкой, которая не позволяет рамке с фотографией упасть назад.
Некоторое время мы не встречались взглядами. Я первая отвела глаза в сторону, чтобы девочка не успела разглядеть в них чувство жалости. Повернув голову, я увидела молодую медсестру, сидящую в небольшом кресле.
– Привет, – прошептала я, словно боясь заговорить с девочкой напрямую.
– Привет! Я Айла, – ответила медсестра, вставая, чтобы поприветствовать меня.
– Привет! – сказала мне девочка.
Я заметила удивление на лице медсестры, когда девочка заговорила.
– Ты, должно быть, Луна, верно? – спросила я.
– Да, – ответила она, протягивая руку.
Стоило только пожать ей руку, чтобы все стало ясно. Хотелось верить, что выражение моего лица ничуть не изменилось и что я никак не выдала своего удивления, прикоснувшись к ней.
– Побочные эффекты, – сказала она.
– В каком смысле? – смущенно спросила я.
– Не во-во-волнуйтесь, это нормально, что вы заметили, ни-ни-ничего страшного. Ну! Иногда мы пытаемся скрыть нашу реакцию на что-то странное, но ведь это нормально – замечать что-что-то странное, как думаете?
Она почесала нос и показала мне свои пальцы.
– У меня отсутствует большая часть указательных пальцев на обеих руках, – сказала она, непроизвольно дернув плечами. – Это легко заметить, когда пожимаешь руку. Мы все та-та-так привыкли чувствовать пять пальцев при рукопожатии, что, ко-ко-когда одного не хватает, мы это за-замечаем. С дру-другой стороны, это не та-та-так видно, особенно если быстро двигать руками. Смотрите!
И тут же, опершись на кровать, она начала размахивать руками в воздухе.
– Так ничего не заметно, – сказала она, улыбаясь, и снова почесала нос. – Не-не-не так уже это и-и страшно.
Я молча стояла, пока она продолжала пристально разглядывать свои руки. Мышцы ее шеи сдавило от спазма, и она резко дернула плечами. От этих движений шляпа слегка съехала в сторону.
– Когда я была маленькой, на-на-начались осложнения, и кровь перестала поступать – черт! – в конечности. В конце концов я п-п-потеряла только два пальца, ну, по половине каждого. – Она поправила шляпу. – И знаете, что самое смешное? Все ду-ду-думали, что у меня будут проблемы с математикой!
Она замолчала, словно ожидая моего ответа, но я не знала, что сказать. Она снова резко дернула плечами и почесала нос.
– Не дошло? – продолжила она, улыбаясь. – Мы все у-у-учимся считать на пальцах, вот откуда и пошла десятичная система – черт! – и вот почему цифр – ну! – всего десять.
Она снова почесала нос.
Я украдкой посмотрела на медсестру.
– Нет, она тоже этого не-не-не знала, пока я не рассказала. Все ду-ду-думали, что я смогу досчитать только до восьми, ну, может, до девяти. – Она засмеялась.
Последовал еще один мышечный спазм шеи, и она снова несколько раз дернула плечами.
Я абсолютно ничего не понимала. Я чувствовала себя, как боксер, который несколько раундов спустя все еще стоит на ринге, забыв, что он там делает, и ожидая, что тренер выбросит полотенце или противник одним ударом отправит его в нокаут.
Конечно, в тот момент я еще не знала, что предо мной стоял самый необычный человек из всех, с кем мне довелось повстречаться в жизни.
Польша
Женщина стоит у входа в школу. Теперь их осталось трое: она, дождь и холод.
Вдруг она улыбается. Улыбается, потому что смогла увидеть ее. Теперь она точно знает, что девочка существует, что она настоящая, а не просто картинка из интернета. Конечно, это ничего не доказывает, но существование этой девочки хотя бы частично оправдывает происходящее.
«И все же, даже зная, что это неправда, я приехала», – говорит она себе.
Возможно, она приехала из-за того, как была потрясена, увидев нарисованный на доске символ бесконечности, или из-за того, что чувствовала себя обязанной. Или, может быть, потому, что хотела убедиться, что в реальности не может существовать таких аномалий.
Она снова думает о той девочке, которую только что увидела возле школы: кареглазая, высокая, с очень светлыми волосами. Вдруг она вспоминает об одной маленькой детали, на которую не сразу обратила внимание, и снова улыбается.
Желтый, на ней был желтый дождевик. Она понимает, что это нелепое совпадение, что многим детям нравится этот цвет, что этому есть рациональное объяснение. Стоило только оглядеться вокруг, и она наверняка бы увидела огромное количество детей в таких же желтых дождевиках.
Она улыбается и снова заглядывает в свой телефон, чтобы посмотреть карту: через две улицы должен быть парк.
Будь сегодня погожий день, вполне возможно, что девочка с мамой отправились бы туда вместе с другими учениками. Это несложно проверить, ведь на большинстве фотографий парка, которые она нашла в интернете, видно играющих детей с школьными рюкзаками.
Она направляется туда, не подозревая, что за ней с расстояния всего нескольких метров наблюдает мужчина. На нем военные ботинки и длинное черное пальто. Он прячется под огромным зонтом. Сейчас этот мужчина следует за ней в парк, держась на расстоянии.
– Что ж, с вашего позволения, – сказала я, пользуясь воцарившейся в палате тишиной, подошла к небольшому столику у окна и начала доставать документы.
– Если вы не возражаете, я вас оставлю, – вдруг сказала медсестра. – С тобой все будет в порядке, Луна?
– Да – ну! – конечно, – ответила девочка.
– Уверена?
Девочка кивнула, не переставая улыбаться, и снова почесала нос.
– Все это так странно! – почти прошептала мне медсестра.
– Что именно? – спросила я.
– Ничего-ничего! Что ж, если вам что-нибудь понадобится, просто нажмите на красную кнопку, вон на ту, Луна знает.
Она вышла из палаты, оставив дверь приоткрытой.
Я посмотрела на Луну и улыбнулась. Она улыбнулась в ответ.
Я стала раскладывать перед собой документы. Это были отчеты, самые ужасающие, которые мне только доводилось читать. Эта девочка пережила столько бед – чудо, что она до сих пор была жива. Ее звали Луна, ей было тринадцать лет, и, если верить последним медицинским заключениям, она уже давно должна была умереть. Но она продолжала жить.
Более десяти операций всего за шесть лет оставили на ней столько отметин, что едва можно было отличить одну от другой. Я стояла к ней спиной, перебирая бумаги, но чувствовала, что она наблюдает за мной. Я должна была показать
