Много лет спустя Руди вспомнил еще одну деталь: «В ту ночь, когда мы сидели у костра, Стырикович спросил Дау: “А что физики говорят об атомной энергии? Это что, научная фантастика или что-то реальное?” – “Видите ли, задача непростая, – ответил Дау. – Действительно, существуют ядерные реакции с большим энерговыделением. Если облучать ядра протонами, ничего хорошего не получится. Положительно заряженные ядра отталкивают протоны задолго до их приближения, и те не могут их расщепить. Нейтроны – эта другая история. Пока с ними не умеют работать, но настанет день, когда люди найдут такую реакцию, в которой нейтрон, проникая в ядро, разваливает его на части, причем среди продуктов развала будет два-три вторичных нейтрона. Вот тогда большое энерговыделение и сыграет свою роль”».
И ведь это было сказано за пять лет до Гана и Штрассмана, до Мейтнер и Фриша! Впрочем, речь о них еще впереди.
Руди вернулся 21 сентября. Ему надо было спешить в Манчестер. Билеты на пароход до Лондона были уже заказаны. А я решила остаться с родителями еще дней на десять. Как будто предчувствовала, что вижу их в последний раз. В последний раз… 27 сентября пришла телеграмма от Руди из Манчестера: «Уже в Манчестере, уже скучаю».
Поздней осенью Паули пригласил Руди в Швейцарию.
Женечка! Пишу на ужасно скучном докладе. Приехал в эту страну и опять совершенно поразился чистоте. Швейцария мне показалась чистой даже после Германии, но после Англии я совершенно потрясен. Натертый пол в моей комнате гораздо чище, чем любой стол в Англии. Женева – приятный, спокойный, богатый город. Рядом со мной сидит Паули, ужасно смешной. Когда Бриллюэн спросил его, не приехала ли его жена, он сказал, что жена в Вене: «Я воспользовался этой конференцией, чтобы не сидеть в пустом доме в Цюрихе». Паули почему-то заговорил со мной о том, что оставит Вайскопфа в ассистентах еще на год, а после этого ему – Паули – вероятно, придется взять швейцарца. «Видите ли, Пайерлс, Вайскопф женат. То, что он мой ассистент, доказывает ложность слухов, что я якобы не переношу женатых ассистентов».
Как жаль, что Ферми не приехал! Паули спросил меня, как Габи. И в самом деле, Женя, как ты справляешься с ней в пустом доме? Даже Паули скучно сидеть одному в доме, а я тебя бросаю, какое свинство! К тебе, по крайней мере, хоть кто-нибудь приходит в гости?
Год закончился на неожиданной ноте. 31 декабря я сказала Руди, что опять беременна, но он воспринял ситуацию по-своему.
– Женя, дай я тебя поцелую. Вот теперь настало время всерьез взяться за поиски работы.
* * *
Сегодня выпал снег. Необычно много снега. Поэтому в доме тишина… абсолютная тишина. Редкая машина проедет мимо, да и то вдалеке. Лишь потрескивание дров в камине дает знать, что мы не в склепе, а жизнь продолжается.
* * *
Возвращаюсь в 1934 год. О новых друзьях. В Манчестере мы познакомились с семьей Брентано. Он – физик-экспериментатор, из известной венецианской семьи, она – голландка. Дома они разговаривали по-французски. Именно они посоветовали нам не смешивать языки в разговоре с детьми. «Детям нужен язык, на котором они будут мечтать!» С Руди мы разговаривали на русском, он с Бете – на немецком, а с гостями и коллегами – на английском. Разумеется, нас волновал вопрос, что будет с Габи. И я – неопытная мамаша – предложила Руди: «Давай говорить с Габи только по-английски». Сейчас-то я знаю, что мне надо было говорить с ней по-русски, а Руди по-немецки. Английский она бы все равно выучила в детском саду и школе, а сейчас говорила бы на трех языках, и все были бы родными. Ну и дура я была… Что ж, задним умом все крепки.
Еще мы подружились с Майклом Поланьи. Родился он в Будапеште, в огромной еврейской семье, из которой вышло немало представителей австро-венгерской интеллигенции. Его венгерское имя Михай Полачек. До 1933 года он работал в Берлине директором Института физической химии. После прихода Гитлера к власти ему предложили кафедру в Манчестере.
У Поланьи была своя теория. Он считал, что люди должны жить комфортно в любой стране, поэтому после переезда надо как можно быстрее ассимилироваться. «Новое окружение всегда чем-то да раздражает. Лучше сразу привыкнуть». Я никогда не слышала, чтобы он говорил по-венгерски со своей женой Магдой или с детьми – только по-английски.
В 1936 году Поланьи по приглашению Минтяжмаша съездил в СССР и был принят Бухариным. Бухарин учил его, что в социалистическом обществе научные исследования должны быть направлены только на нужды текущей пятилетки. Поланьи не согласился, разгорелся спор. Впрочем, Бухарин вскоре исчез со сцены. Был человек, и – раз – и его не стало.
В то время научные интересы Руди и Майкла Поланьи частично совпадали, так что они регулярно обсуждали общие вопросы. Постепенно Поланьи ушел из физхимии и профессионально занялся экономикой. В Оксфорд он перебрался уже на кафедру экономики. В 1934 году по вечерам Поланьи изучал экономическую статистику СССР, стараясь читать газеты и другие официальные документы между строк. Он часто просил меня помочь ему. «Женя, что значит эта идиома? Женя, ты наверняка понимаешь подтекст в этом абзаце… А вот в этой таблице указан сбор зерна за 1933 год, а в следующей – его потребление. Почему эти две цифры настолько расходятся? Это что, ошибка, намеренное искажение?»
