Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
всем подобным домыслам. Случилось, однако, обратное. Путь к решению казался теперь таким ясным, что даже профаны отважились им воспользоваться. Некий аноним из Дрездена «восстановил» на основании лишь одного фрагмента иероглифической надписи из Розетты весь греческий текст. Некий араб Ахмед ибн Абу-Бекр «открыл» один текст, который обычно весьма вдумчивый и серьезный ориенталист Йозеф фон Хаммер-Пургшталь даже поспешил перевести. Один безымянный «исследователь» из Парижа увидел в надписи на храме в Дендере сотый псалом. А в Женеве появился перевод текста так называемого обелиска Памфилия: в нем, оказывается, содержалось сообщение «о победе добрых над злыми, составленное за четыре тысячи лет до Рождества Христова».
Фантазия била через край. Граф Пален, который отличался, помимо фантазии, беспредельным невежеством и был глуп как пробка, утверждал, что суть Розеттской надписи стала ему ясной с первого взгляда. Опираясь на Гораполлона, на пифагорейские доктрины, на каббалу, он за одну ночь «расшифровал» все тексты, восемь дней спустя передал свой труд на суд публики и, по собственному утверждению, именно благодаря быстроте избежал «тех ошибок в систематизации, которые являются следствием долгих раздумий».
Но Шампольону, который продолжал свою работу среди этого вихря, этого фейерверка дешифровок, классифицируя, сравнивая, проверяя, шаг за шагом приближаясь к намеченной цели, суждено было пережить еще одно потрясение. Некий аббат Тандо де Сен-Никола опубликовал брошюру, в которой будто бы содержались совершенно точные доказательства того, что иероглифы – это вообще не письменность, а всего лишь один из элементов декоративного искусства древних.
Отстаивая свою точку зрения, Шампольон в одном из своих писем еще в 1815 году говорил о Гораполлоне:
Этот труд называется «Иероглифика», но в нем речь идет вовсе не о том, что мы подразумеваем под понятием «иероглифы», а об интерпретации, истолковании священных символических изображений, то есть о египетских символах, которые не имеют ничего общего с иероглифами. Это утверждение идет вразрез с общепринятым мнением, но доказательство правильности моей точки зрения находится на египетских надгробных памятниках. На сценах-эмблемах видны те священные изображения, о которых говорит Гораполлон: змея, вонзившая жало в собственный хвост, ястреб в описанной Гораполлоном позе, дождь, человек без головы, голубь с лавровым листком и т. д., но всего этого нет в настоящих иероглифах.
В те годы в иероглифах видели как каббалистические, астрологические и гностические тайные учения, так и практические указания по части ведения сельского хозяйства, торговли, управления и техники. Из иероглифических надписей «вычитывали» целые отрывки из Библии и даже из литературы времен, предшествовавших Всемирному потопу, халдейские, еврейские и даже китайские тексты, «как будто египтяне, – писал Шампольон, – не имели собственного языка для выражения своих мыслей». Все эти попытки истолковать иероглифы основывались в той или иной степени на трудах Гораполлона. Существовал только один путь, способный привести к дешифровке, – отказ от Гораполлоновых интерпретаций. Шампольон избрал именно этот путь.
Великие открытия духа очень трудно точно зафиксировать во времени. Они являются результатом бесчисленных предварительных размышлений, долголетней тренировки мысли в разрешении одной определенной проблемы, точкой пересечения известного и неизвестного, целенаправленного внимания и фантазии. И лишь изредка правильное решение приходит к человеку мгновенно, что называется молниеносно.
Великие открытия несколько теряют в своем величии, когда обращаешься к их предыстории. Поскольку верный путь, который привел к открытию, известен, ложные пути выглядят наивными, неверные представления – ослеплением, сама проблема – не проблемой вовсе.
Когда-то построенный в честь богов, один из двух обелисков, изначально воздвигнутый у входа в храм в Луксоре. Был подарен Франции и установлен на площади Согласия в Париже 25 октября 1836 г.
На фотографии показана южная сторона обелиска.
Сегодня трудно себе представить, что означали для того времени открытия Шампольона, противопоставившего мнению Гораполлона, на которого молился весь ученый мир, свое собственное мнение. Не следует забывать, что ученые и публика цеплялись за Гораполлона не потому, что видели в нем столь же непоколебимый авторитет, какой средневековые схоласты усматривали в Аристотеле или позднейшие теологи – в Отцах Церкви. Просто даже самые убежденные скептики искренне верили, что иероглифы – это письмена-рисунки, и не могли вообразить каких-либо иных вариантов их толкований. К несчастью для науки, авторитетное высказывание здесь соответствовало (точнее говоря, казалось, что оно соответствует) тому мнению, которое мог составить себе каждый. Гораполлон не только стоял на полтысячелетия ближе к иероглифам – в истинности его слова мог убедиться каждый: рисунки, рисунки и рисунки.
И лишь в тот момент (какой именно, мы не можем определить), когда Шампольон решил, что иероглифические рисунки – это «буквы» (точнее говоря, обозначения слогов; его собственное раннее определение говорит, что они, «не будучи строго алфавитными, тем не менее слоговые»), наступил поворот. В тот момент Шампольон порвал с Гораполлоном, и этот разрыв, этот новый путь должен был привести к дешифровке.
Можно ли после всего сказанного говорить о «наитии», о том, что Шампольона «вдруг осенило», о «минуте вдохновения»? Когда эта идея впервые закралась в сознание Шампольона, он отбросил ее. Когда однажды он пришел к выводу, что знак, изображающий лежащую змею, соответствует звуку «ф», то отказался от этого утверждения, как от ложного.
Когда другие – скандинавские ученые Соэга и Окерблад, француз де Саси и, прежде всего, англичанин Томас Юнг заключили, что демотический текст Розеттской надписи – это «буквенный текст», им удалось разрешить лишь некоторые частности, дальше они не пошли. Некоторые из них поставили крест на дальнейших исследованиях, другие принялись опровергать собственные утверждения, а де Саси объявил о полной капитуляции перед иероглифическими текстами, «такими же недосягаемыми, как ковчег Завета Господня». И даже Томас Юнг, который добился выдающихся результатов при дешифровке демотического текста именно благодаря тому, что читал его «фонетически», противореча самому себе, при дешифровке имени Птолемея вновь произвольно разложил знаки на буквы, слоги и двойные слоги.
Здесь ясно видно различие между двумя методами и двумя результатами. Юнг, естествоиспытатель, человек, несомненно, гениальный, но не получивший специального филологического образования, работал по трафарету, методом сравнения, методом остроумной интерполяции и все-таки расшифровал несколько слов. Великолепным доказательством его интуиции является тот факт, что, как впоследствии подтвердил сам Шампольон, из интерпретированной им 221 группы символов 76 были расшифрованы правильно.
Шампольон же, владевший доброй дюжиной древних языков и благодаря знанию коптского ближе, чем кто-либо иной, подошедший к пониманию самого духа языка древних египтян, не занимался отгадыванием отдельных слов или букв, но разобрался в системе. Он не ограничился одной лишь интерпретацией – он стремился сделать эти письмена понятными и для изучения, и для чтения. И в тот
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
