Как вешний ветерочек, Летит она в лесочек, Он гонится за ней — И трепетная Лила Все тайны обнажила Младой красы своей; И нежна грудь открылась Лобзаньям ветерка, И стройная нога Невольно обнажилась. Порхая над травой. Пастушка робко дышит, К реке летя стрелой. Бег Фавна за собой Все ближе, ближе слышит. Отчаянья полна, Уж чувствует она Огонь его дыханья…
Отречение Пушкина от пропущенного бдительной цензурой «Фавна и Пастушки», эротизм которого навеян «Картинами» и «Превращениями Венеры» Э. Д. Парни, объясняется опасением реакции со стороны Натальи Ивановны. Теми же соображениями, но уже скорее в адрес самой Натали Гончаровой, руководствовался Пушкин в отношении стихотворений, опубликованных Бестужевым-Рюминым, и прежде всего того из них, что воспевало глаза Олениной. Лучшее тому доказательство — появление на листе с текстом заметки портрета Натальи Николаевны. Природа пушкинских рисунков, перекликающихся с текстами, которые они сопровождают, проявилась в данном случае самым наглядным образом. Следует заметить, что в первый раз Пушкин отказывается от «Фавна и Пастушки» после того, как его холодно приняла Наталья Ивановна. Во второй раз он обращается к той же теме, вновь отказываясь от «Фавна и Пастушки» и вспоминая публикацию Бестужева-Рюмина, после нового охлаждения отношений с будущей тещей после возвращения из Арзрума.
Наталья Ивановна Гончарова — «Маминька Карса». Рисунок А. С. Пушкина в «Ушаковском альбоме». 1829 г.
Наталья Гончарова с веером. Рисунок А. С. Пушкина в «Ушаковском альбоме». 1829 г.
Наглядным отражением отношений Пушкина с домом Гончаровых станут и другие его рисунки, уже не в рабочих тетрадях, предназначенных только для самого себя, но в так называемом «Ушаковском альбоме», перелистать который мог если не любой желающий, то всякий, кому это позволит его хозяйка. В начале октября в альбоме Елизаветы Николаевны Ушаковой шутливо обозначены Наталья Гончарова — именем «Карс» и Наталья Ивановна — «Маминька Карса». Пушкин всего один раз употребил подобное сравнение в письме С. Д. Киселеву от 15 ноября 1829 года: «Скоро ли, боже мой, приеду из Петербурга в Hotel d’Angleterre мимо Карса? По крайней мере мочи нет — хочется». И именно семейное предание Киселевых дает объяснение этому прозвищу: Пушкин именует Наталью Гончарову по названию неприступной турецкой крепости и рисует ее в ушаковском альбоме с подписью «Карс». На одном из рисунков она представлена спиной в пестром платье, со шляпкой на голове и с веером в руках, на котором написан первый стих католического гимна: «Stabat Mater dolorosa»[28]. Под рисунком уже рукой одной из барышень Ушаковых подписано: «О горе мне! Карс, Карс! Прощай, бел свет! Умру!» «Маминька Карса» столь долго держала Пушкина на расстоянии, подвергая его испытанию, что он в том же Ушаковском альбоме изобразил себя в монашеской рясе с клобуком на голове.
В «Путешествии в Арзрум» Пушкин описывает свои впечатления от Карса, к которому так стремился и которого достиг к вечеру 12 июня 1829 года: «Я ехал по широкой долине, окруженной горами. Вскоре увидел я Карс, белеющий на одной из них. Турок мой указывал мне на него, повторяя: Карс, Карс! И пускал вскачь свою лошадь; я следовал за ним, мучаясь беспокойством: участь моя должна была решиться в Карсе».
На другой день Пушкин уже знакомился с взятой русскими войсками крепостью: «Осматривая укрепления и цитадель, выстроенную на неприступной скале, я не понимал, каким образом мы могли овладеть Карсом».
«Карс»-Натали и «матушка Карса» казались неприступными, в чем пришлось в очередной раз убедиться Пушкину, вернувшемуся с Кавказа.
Дон-Жуанский список ПушкинаЗимой 1829/30 года, будучи в Москве после поездки в Арзрум, Пушкин записал в альбом Елизаветы Ушаковой свой так называемый Дон-Жуанский список. Точнее, это даже два списка, первый из которых включает имена тех женщин, которых всерьез любил поэт, в отношении второго до сих пор не существует убедительного суждения. Первый список открывает и замыкает имя Наталья.
