друида. Поднимаю в себе технику природы — и тяну за ниточки, что скрыты в земле и соках. Деревья шевелятся. Ветки ползут навстречу друг другу, как щупальца. Они сплетаются, изгибаются, образуя гигантскую зелёную пружину, живую сеть и подушку одновременное.
«Мстя» ныряет в рощу, прямо на ковёр из листвы и веток. Глухой шорох — не удар, не скрежет. Скольжение. Ветки прогибаются, обхватывают корпус, гасят импульс, снижают скорость. Кабина вздрагивает, но держится. Крылья дрожат. Мы скользим чуть выше земли. И наконец — мягкий шлёпок по траве. Приземление. Не идеальное, но вполне годное. По сравнению с тем, что могло бы быть — почти шёлковое.
Я выдыхаю. Всё. Можно выходить.
Вскоре снаружи уже грохочет — топот, крики, щелчки камер. Несётся толпа зрителей и журналистов. Когда люди подбегают к открытой кабине, то замирают — моноплан пустой.
— Где мой племянник? — голос Мстиславского Игоря Семёновича прорезает шум толпы. Он поднимается по склону, напряжённый, глаза сверлят стекло кабины. — Куда делся Герман?..
Я выхожу из тени «Мсти» — дым всё ещё стелется от двигателя, кабина искрит остаточным напряжением.
— Герман Борисович решил выйти пораньше, — спокойно бросаю.
Люди переглядываются. Мстиславский-старший подходит ближе, хмурится.
— Что вы несёте, граф⁈ — рычит он, почти зарываясь лбом мне в плечо. Просто он ниже меня ростом.
Я останавливаюсь, смотрю прямо в глаза.
— Что я несу?.. — повторяю. — Посмотрите сами.
И я открываю ему мыслепоток — не взлом, не обход щитов, а банальная передача по мыслеречи. Одним резким импульсом вливаю в его сознание воспоминание. Он может отказаться от приема, но, конечно, этого не делает.
Герман швыряет в панель воздушное лезвие. А дальше — крики, визг, истерика. Проклятия и грязные угрозы в адрес моих жён и тёщи. Рывок рычага катапульты. Всё, как было. Как видели мои глаза.
Мстиславский-старший замирает и бледнеет. Я даже вижу, как у него перехватывает дыхание — грудь делает странное движение, будто он забыл, как дышать.
— Наш род не при чём… — выдавливает он. — Это это была его личная инициатива…
— Очень надеюсь, — говорю, перебивая его ровным, холодным тоном. — Потому что раньше, за такие вещи, вычищали целые рода. Без разбирательств. Со всеми ветвями.
Отхожу в сторону, глядя на дымящийся самолёт. Обшивка вспыхивает отблесками солнца, крылья подрагивают от остаточного напряжения.
— Кстати, — добавляю. — Машина отличная. Думаю, мне понадобится десяток таких.
Мстиславский-старший опускает глаза. Плечи поникли, голос стал тусклым:
— В качестве компенсации, конечно, мы подарим.
Я поворачиваюсь к нему, едва заметно усмехаюсь.
— Прекрасно. В ближайшее время жду Бориса Семеновича в гости, чтобы это лично обсудить с главой рода.
На чём-то же Гепаре надо будет тренироваться, когда получит лицензию.
Глава 11
Усадьба Мстиславских, Москва
— Вы опознали тело? — раздраженно произнёс Борис Семёнович, глава рода Мстиславских. Авиарий обернулся катастрофой, а ведь планировалось заключить выгодные контракты.
— Там нечего опознавать, — поморщился Игорь Семёнович, брат главы. — Высота падения — километр, может, больше. Стихийный доспех Воина не мог пережить такого. Герман просто рассыпался.
— Вот же кретин, — Борис выдохнул это не как оскорбление, а как приговор. Пальцы у него сжались в кулаки, кожа побелела от напряжения. — И это мой сын! Какая срамота. Позор на весь род. Воздушник-боярин… — он почти прошипел последнее слово, — и не смог приземлиться на парашюте!
— У его кресла не было парашюта, — напомнил Игорь, глядя на гардину.
— Какая, к лешему, теперь разница? — Борис резко подался вперёд, со скрипом опираясь на стол. — Катапультировался — всё, обязан был выжить. Был там парашют или не был — никого не волнует! Ты видел сводки? «Провал Мстиславских», «Воздушник разбился на своем самолете»… Его смерть — это публичный плевок в дело семьи! И почему, мать его, не было парашюта⁈
— Мы допросили ремонтника, — Игорь выпрямился. — Герман сам отдал приказ снять, правда, только у кресла второго пилота. Хотел устроить аварию Филинову, а сам планировал катапультироваться первым, чтобы кресло Филинова ушло без страховки. Ремонтник, идиот, похоже, не понял поручение и снял парашюты с обоих кресел.
— Герман даже не смог найти нормального исполнителя. Хвосты подчистили? — спросил Борис после паузы.
— Подчистили, конечно. Ремонтника устранили, — Игорь пожал плечами. — Тело не найдут.
Борис закрыл глаза.
— Всё это ничего не решает, — наконец вздохнул он. — Чёртовы телепаты… У Филинова осталась память. Герман в открытую угрожал ему — а это значит, что граф Данила может вытащить это воспоминание, когда захочет. И раздавить нас, как вшей.
— Придётся откупаться, — без тени эмоций произнёс Игорь, будто обсуждал рынок зерна. — Я пообещал ему десять «Мстя». Это, если подумать, недорого за сохранение боярского рода.
Брови Бориса медленно поползли вверх.
— Десять?.. — протянул он, не веря. — Мы десятью самолетиками не отделаемся. Ты, правда, думаешь, Филинов забудет, как мой сын хотел его убить? Ты хоть понимаешь, КТО такой Филинов? — Борис встал, навис над братом. — Он уже гонку в Междуречье, считай, выиграл. Он не забудет. Он всё записывает в своей телепатской голове. Нет, мы не можем так это оставить, Игорёша.
— Что ты предлагаешь, Боря? — Игорь поднял взгляд.
Боярин сурово посмотрел на него.
— То, что должны сделать настоящие бояре, — Борис Семенович выдохнул. — Заплатить — щедро, вот что! Так, чтобы у Филинова рука задрожала от того, сколько он берёт. Чтобы ему стало неловко вспоминать. Чтобы он, может, даже сам сжёг эти воспоминания и забыл. Авось — простит.
* * *
На следующее утро после авиавыставки я просыпаюсь неожиданно бодрым. Тело немного ноет — особенно плечи и спина, вчерашнее пилотирование даёт о себе знать. Всё-таки удержать самолет без двигателя — это хорошая тренировка. Но вот настроение хорошее.
Из спальни выхожу в столовую, и тут же ловлю волну уюта. За столом уже сидят мои. Жёны, сестра Катя с королевой Алирой, даже Гепара подтянулась — в своей любимой синей рубашке, не застёгнутой на одну верхнюю пуговицу. На полу, развалившись как танк, Шархан жадно лакает молоко из миски, при этом умудряясь передразнивать домашних.
Запах жареных тостов, свежемолотого кофе и карамелизированных груш. Болтаем о пустяках, девушки вспоминают вчерашний день, особенно мое приземление.
После завтрака ухожу в комнату для медитаций. Хотелось бы сказать, что я достиг
