города в поисках работы, но никому чужачка не нужна была. Тогда Мала пошла к швеям и пока разговаривала с их старшей, принудила её испытать жалость к себе и пообещать давать на дом работу кроить, шить, вышивать, но за три четверти платы, какую её мастерицы получают. Мала согласилась и в тот день пришла домой с тканью для мужской сорочки и противная самой себе. Внушение хоть и давалось ей легко, но никогда не было по сердцу.
Жизнь на новом месте ужалась, утряслась и накатала свою колею, пусть и временную. Ясна капризила, но каждый день вставала до утреннего городского колокола и едва умывшись и собравшись, порой даже не поев, бежала к наставникам. Мала следила за домом.
Вот и сейчас младшая, вернувшаяся в этот день пораньше, сидела за столом и при свете лампадки переписывала книгу, складывая листки в грубую шкатулку. Старшая возилась у остывающей печи, собирая нехитрый ужин. Она достала поднос, который, как и шкатулку, да и добрую половину прочего в доме, сделала сама, устроила на нём по полной тарелке пустой полбы, ложки, две пузатых кружки и кувшин настоявшегося травяного вара, достала и положила с краю тряпицу с завёрнутым в неё пряником, и в центре устроила поминальник в белой сорочке.
— Яснушка, идём на улицу, посидим на крыльце.
— Нет, мне закончить хочется.
— Завтра допишешь, — Мала накрыла руку сестры своей. — Книга дождётся тебя на столе, а вечер и ночь закончатся безвозвратно. Идём. Сегодня особенное время.
Мала с подносом вышла из горницы, а Ясна какое-то время смотрела ей вслед, потом с сожалением протёрла лоскутком и отложила писало и поспешила догонять. Сестра нашлась прямо на крыльце. Мала поставила поднос посередине ступеньки, села рядом и теперь, сосредоточив силу на кончике пальца, зажигала поминальник. Именно на нём, пузатом и белом задержала взгляд младшая сестра, застывшая возле распахнутой двери.
— Посмотри на небо. Осенняя ночь красивее, чем та, что весной, — спокойно попросила Мала, прикрывая огонёк от добравшегося сюда порыва ветра. И правда, густые сумерки, разлившиеся всюду, казались продолжением недосягаемого неба, ещё не ставшего по ночному чёрным. И там в вышине будто кто неловкий бил друг о друга кремень и кресало и искры-звёзды устремлялись по всему небу, потихоньку гаснув. Но каждый следующий удар всё сильней и сильней, и искры разлетаются шире и шире.
Ясна села по другую сторону подноса и приняла протянутую сестрой кружку вара, приятно согревшую ладони.
— Мы с мамой каждый год по многу часов просиживали в осеннюю Ночь Мириада Звёзд. Вспоминали прошлое… и тех, кто больше не с нами. Отца, братьев. И вот пришло время, когда их помню я одна, а в Ночь Мириада Звёзд с тобой поминаю маму.
— А почему вы меня с собой не звали?
— Ты была маленькая и уже спала, когда мы выходили. А когда подросла, то всё такой хорошей погоды не выпадало. Много ли интереса смотреть на падающие звёзды в дождь? Да и для нас традиция уже сложилась, и мы хотели оставить это время нашим ушедшим. Тебе было бы неловко, ведь ты не просто не помнила никого из них, ты их и не знала. Зато весной мы устраивали праздник для тебя. — Девушка передала отставившей кружку сестре ложку и кашу.
— Красиво, — Ясна продолжала смотреть на снопы небесных искр. — Весной звёзд может и больше, но ты права, они совсем другие и летят от земли, да гаснут не добравшись и до половины неба. Только я не слышала, чтобы кто-то ещё в эти ночи поминальник зажигал.
— У каждой семьи своя Ночь Мириада Звёзд. Это на середину лета, на начало сева и многое другое ещё Древняя Правда говорит, что делать должно. И те обряды оставили и в Новой Правде. А эти две ночи появились всего-то чуть раньше Новой Правды. И кто обычай бы установить успел? Так и повелось — Ночь Мириада Звёзд все почитают непростой, особенной, а вот дальше у кого как повелось.
Огонёк поминальника затрепыхался от вновь налетевшего ветра и девушки поспешили его прикрыть ладонями, защищая. Разговор затих, а пламя вдруг взметнулось вверх, обдав теплом руки, и разгорелось неожиданно сильно. Масло в поминальнике нагрелось и начало закипать, а потом глиняная лампадка треснула и начала стремительно пустеть. И огонёк погрустнел, сжался, погас. Ночь уже накрыла землю, город и крыльцо, но темней почти не стало — звездопад, наконец, набрал силу и горел над головами огромным васильком, лепестками почти касавшимся крыш.
Девушки продолжили трапезу в тишине. Надо было говорить о маме, но лопнувший поминальник омрачил бы любой рассказ о ней, да и вспоминать было больно. Горе ещё не отболело и как воспалённая рана не терпело прикосновений. Пока они были заняты едой молчалось легко, но потом оно начало тяготить.
— Держи пряник, — Мала протянула Ясне развёрнутую тряпицу. — Он не такой, какие раньше покупали, но должен тоже быть вкусный.
— А тебе? — удивилась сестра, принимая угощение.
— Кушай сама. Ученикам пряник полезней. А мне и каши довольно.
— Мала, а почему Ночь Мириада Звёзд увязывают с Новой Правдой? Когда по той зиме кощунники и баянники прях веселили, они и об этом пели. Но только у меня дослушать не вышло, — девушка смутилась, вспомнив что ещё женщинам эти самые баянники рассказывали, а кощунники ещё и пели. Но старшая сестра не рассердилась, что младшая подслушивала за ними.
— А наставники не рассказывали? — Мала увидела, как Ясна чуть покачала головой и устремила взгляд к небу. — Странно. В старшинном доме этому учили и только что прорвавших сферу, и повторяли между уроками по Правдам и Укладу… — девушка замолчала, но тишина получилась лёгкой, без болезненной неловкости. А потом тихо и чуть нараспев заговорила.
Когда-то в самые давние времена возник наш мир, наши земля и небо, и боги между ними. И боги заполнили всё жизнью. Но не хватало чего-то в получившемся мире. Думали боги, думали, и чтобы заполнить последнюю пустоту сотворили людей, научили их делу и отдыху, правильному и неправильному, должному и лишнему. А чтобы не забыли творения этих наставлений дали им Правду — законы и порядки, которые соблюдались от моря до гор и от земли до небес.
Множество поколений людей жили по их заветам, а самих богов чтили как отцов и матерей своих. Когда рода людские стали многочисленны и порядок
