«Обижусь и выключусь».
— Ничего нового. Включишься снова, когда задам умный вопрос. Я тебя уже изучила. — Марика весело хохотнула. — Ладно, придумаем что-нибудь. Не сейчас, так позже.
«Хорошо».
Сойдясь на мировой, зеркало отправилось в рюкзак, а Марика зашагала вперед покорять подъем.
* * *
Обрыв.
Здесь лес отступил, приобнял широкую поляну с двух сторон и будто делал шаг назад, всем видом показывая, что к краю провала он приближаться не намерен. Наблюдал сзади тенистой чащей, настороженно поскрипывал стволами и смотрел на раскинувшееся до горизонта небо.
Выйти Марика решилась не сразу — пугали сидящие на траве люди: одних она знала, других нет.
Толстый Рон, прыщавый Тэрри, дед — этих она встречала раньше, а вот двоих других — деловитую, суетящуюся вокруг пожиток женщину средних лет с повязанным на голове платком и тощего длинноволосого юношу — видела впервые. Снова напряглась: чего ожидать от встречи?
Сидели, видимо, давно: на траве валялись куртки, сброшенные с ног сапоги и мелкая походная утварь. Толстый что-то жевал.
— Не обойти, я же говорю, — надтреснуто скрипел прыщавый. — Я два часа ходил вокруг, искал другую дорогу. Нет ее.
Длинноволосый «музыкант» — почему-то Марика окрестила его именно так — курил сигарету.
— Значит, надо что-то придумать — не иначе, очередная проверка, — хмуро отозвался Рон. — Если отсюда нет других путей, значит, нужен мост или крылья.
— Мост куда? В бесконечность? — съязвил Тэрри.
Дед молчал.
Деловитая баба в платке перепаковывала вещи.
Марика решилась, прошла мимо них, молча кивнула в знак приветствия и приблизилась к обрыву. Шагнула к самому краю и едва не отшатнулась назад — так напугал провал. Отвесный, под девяносто градусов, лысый и каменистый. Если сорвешься вниз — без шансов.
На миг к горлу подступила тошнота. Пришлось отступить и сесть на землю. Подошедшего к ней сервала проводили безрадостными взглядами.
— Твой зверь, шо ли? — спросил дед, щурясь.
Она кивнула.
— Не кусается?
Покачала головой.
Арви лег на траву справа от хозяйки, безразлично дернул ухом и отвернулся. Настороженные взгляды от кота не отлипали, над поляной какое-то время висела наполненная стрекотом кузнечиков тишина.
— На, дед, поешь! Тут тебе хватит, потом еще сделаю. Рон, ты весь хлеб догрыз? Оставил бы деду, молодой ведь, сил и так хватает.
Тетка суетилась вокруг группы, бесконечно командовала и держала в руках такой же котелок.
Марика не могла понять, что раздражало больше: непререкаемый тон Лизи (именно так бабу в платке называли другие) или же наличие волшебной посудины, которую та держала в руках.
Такой же котелок. Где она его взяла, нечисть? Тоже у тотемов?
Нет, не похоже. Платочница, кормившая всех подряд (видимо, одним и тем же) и бравурно изображающая из себя лидера группы, повара, няньку-воспитательницу и командира в юбке, постоянно что-то на нем крутила — не то вделанные в стенку ручки, не то кнопки. Да, принцип действия горшка был иным. Перед появлением еды Лизи точно не молилась, не складывала вместе руки, не закрывала глаза, ничего не бормотала — Марика бы заметила.
После трапезы присутствующих начало снедать бездействие.
Солнце докатилось до наивысшей точки и поползло на обратную сторону небосвода, тени удлинились.
Споры по поводу дальнейших планов то утихали, то возобновлялись вновь.
— Из чего тут делать веревки? Лиан нет, а плести я не умею, — отбрехивался, словно престарелый пес на мелкого кота-задиру, Рон. — Простыней нет, одежды не хватит, даже если все в трусах останемся.
— Может, снова пойдешь, поищешь другой путь вниз?
— Ты же ходил!
Тэрри насупился.
— Ходил. И не нашел. Но нужно же чего-то делать?
Дед, казалось, прикемарил, «музыкант» откинулся спиной на рюкзак и с той самой поры, как Марика ступила на поляну, не произнес ни слова. Все устали. От ходьбы, от лени, от незнания того, что делать дальше.
