ящик с инструментами, который стоит на земле рядом с деревом.
— Что это?
— Не видишь, что ли? Инструменты.
— А зачем они?
— Надо зачем. Все, можно возвращаться. — Эмек берет ящик и одним прыжком перемахивает через насыпь.
Нам удается без помех добраться до павильона жирафов. Лидка раскладывает на траве мои мокрые штаны и рубашку, затем садится сзади меня, вынимает гребень и начинает расчесывать мне волосы. Боль просто адская.
Эмек прячет инструменты под грудой досок возле вольера, возвращается к нам и растягивается на траве, подложив руки под голову. Он смотрит в лиловое небо, потом закрывает глаза и покусывает травинку.
— У тебя на голове ужасные струпья, — сообщает Лидка.
— Это от краски, — объясняю я.
— Больно?
— Немножко. Когда ты тянешь.
Теперь она расчесывает осторожнее. Что-то шуршит в траве, я застываю.
— А, это Микся, — успокаивает меня Лидка. — Он чаще всего ночью выходит.
Зверек с любопытством смотрит на меня. Он садится на задние лапки, передние складывает на брюшке. Это самый смешной зверь из всех, что я встречал в жизни (хотя, правда, я не так уж много их встречал). Я видел песика пани Белы Гельбарт, которая жила на Сенной. Она каждый день выходила с ним гулять и всегда была очень элегантно одета. Еще видел нескольких котов — обычных серых, которые жили в подвалах, и одного породистого. Он был белый, толстый, ленивый и с голубыми глазами. Его приносила сестра пана Боца — того, что жил в одной из комнат нашей квартиры на Сенной. По-польски она не говорила, но показала мне в коридоре кота и разрешила погладить. Он был мягкий и мурлыкал. Еще я видел голубей, ворон, грачей и сорок. И воробьев! Ну и, конечно, крыс и мышей. И лошадей! Вообще, если вдуматься, я видел очень много разных животных. Но такого смешного, как енот, — никогда.
Зверек теряет к нам интерес. Он раздвигает траву ловкими пальцами передних лапок, находит что-то съедобное и кладет в рот, а затем уходит, покачиваясь из стороны в сторону.
— Зачем ему инструменты? — шепчу я.
— Эмеку? Если захочет, сам тебе расскажет, — отвечает Лидка.
— Я все слышу! — откликается Эмек, не открывая глаз.
Когда солнце прячется за горизонтом и становится темно, Лидка отправляется в свое убежище. А я, кстати, до сих пор не знаю, где она ночует.
Эмек укладывается спать в своем гамаке, я закутываюсь в одеяло на ящиках. Моя мокрая одежда висит на шнурке под крышей. Сквозь щели между досками видны звезды над Варшавой. Каждая звезда — солнце, такое же, как наше. Только эти солнца очень далеко, поэтому и не дают так много света. Когда-нибудь люди на специальных ракетах полетят ко всем звездам и исследуют каждую. Я бы хотел быть одним из них.
— Эмек, — тихо спрашиваю я, — ты спишь?
— Секунду назад еще спал, — сонным голосом отвечает он.
— Зачем тебе инструменты?
— Увидишь, — бормочет он и поворачивается на другой бок, а гамак скрипит.
Сквозь щели между досками просачиваются лунные лучи. В темноте они выглядят как серебряные струны, натянутые в воздухе. Я закрываю глаза.
Глава 3
Следующие дни проходят очень спокойно. Погода хорошая, солнце греет так сильно, будто сейчас середина лета. Но — как сообщает мне Эмек — уже и правда лето, июль вот-вот перевалит за середину. Мы каждый день ходим на огороды за овощами. Я поливаю грядки незнакомых людей, выпалываю сорняки, старательнее всего — в огороде той старушки, которую видел в первый день (и еще два раза после этого). Она двигается очень медленно и тяжело опирается на палку. Мне ее жалко. Хоть мы и незнакомы, но мне кажется, что она хорошая. Есть что-то такое в ее движениях, в том, как заботливо она склоняется над растениями, что вызывает во мне симпатию. Однажды я мастерю из колышков подпорки для ее помидоров — те подпорки, которые она сделала сама, падают от малейшего ветра. На следующий день под одним из кустиков я нахожу обвязанную ремешком корзину с плетеной крышкой. Внутри лежат кусок хлеба, печеное мясо, завернутое в тряпочку, и банка молока, а под ней — сложенный вдвое листок, на котором написано «Спасибо». Мне очень приятно, но Эмек вовсе не рад; он велит мне оставить корзину там, где я ее нашел. Говорит, что я очень неосторожен и могу втянуть нас всех в неприятности. Я знаю, что он прав, но продолжаю ухаживать за грядками старушки, а она время от времени оставляет нам немного еды, хотя мы никогда не берем.
После работы на огородах Эмек чаще всего исчезает на целый день, обычно вместе с ним исчезают и инструменты, но не всегда — бывает, что он уходит в город. Из таких вылазок Эмек приносит хлеб, иногда сыр, сало или колбасу. Возвращается он всегда расстроенный и угрюмый, но не хочет отвечать, когда мы спрашиваем, что случилось.
Я узнаю, где живет Лидка. То есть это не столько я узнаю, сколько она меня туда приглашает. Укрытие находится за набитым хламом бассейном для гиппопотамов. В задней части павильона, где они жили, есть отлично замаскированный лаз, ведущий к каналу. Под землей, возле туннеля, находится небольшое помещение с низким потолком. На одной из стен куча труб и рукояток, наверно, с их помощью бассейн наполняли водой. А теперь, к сожалению, в трубах воды нет. «К сожалению» — потому что иначе ей бы не пришлось каждый раз таскать себе воду в бутылке. Покрытая бетоном подземная комната — холодная, но сухая. Ее не залило даже во время дождя, потому что вся вода ушла в канал. У Лидки здесь своя койка, которую Эмек сколотил из досок, и полка. Еще у нее есть свечи — укрытие ведь под землей, поэтому она может не бояться, что кто-то заметит свет. В треснутой банке стоят цветы, а большой осколок оконного стекла заменяет Лидке зеркало. Это очень хорошее укрытие — в него трудно попасть, и к тому же здесь есть подземный переход, по которому можно сбежать в случае чего. Канал проходит под главной аллеей, раньше он доходил до самого вольера для уток (рядом с входом в зоопарк). Потом потолок туннеля частично обвалился, но из него можно вылезти за птичником, через лаз. В стене туннеля, недалеко от комнаты Лидки, есть трещина — наверно, появилась во время бомбежки, когда земля тряслась от взрывов. Мы бросаем в нее несколько камешков — проходит очень много времени, прежде чем до нас долетают тихие отголоски их
