потом… Потом она пришла и положила на тумбочку газету со статьей, где говорилось, что тебя казнили. С тех пор я стал отказываться от еды и лекарств. Мой мир рухнул. Мне не зачем было больше жить. — Охотник откинул голову, на его щеках снова заблестели слезы. — А на прошлой неделе Клеманс сказала мне, что Якуб и вся его семья мертва. Не иначе как божье воздаяние, подумал я, за всю ту ложь, что он обрушил на твои плечи. Мое сердце хоть и горевало по тебе, но холодная ярость внутри ослабла. Я стал спокоен. Я стал ждать встречи с тобой на небесах.
Я убрала мокрые волосы со лба Ивана и поцеловала его холодную кожу.
— Тише, мой дорогой, — я гладила кудри охотника, — Якуб поплатился за мои мучения.
— Но как ты выжила? — округлил глаза охотник.
Я немного помолчала и рассказала Ивану не таясь обо всем, что со мной произошло.
Иван закашлялся и приложил платок к губам. Алые капли окрасили желтоватую шелковую ткань.
Охотник сложил платок, надеясь, что я не замечу кровь. Я перехватила ткань из его рук:
— Я думаю, что когда мой пес укусил меня, он заразил меня какой-то “звериной” болезнью. Я чувствую внутри себя такую мощь, такую силу, когда вижу кровь, что кажется я могу уничтожить весь этот мир.
Иван замотал головой. Он знал предания о вурдалаках, о страшных созданиях без человеческой воли и божьей морали, лишь с одним желанием внутри — убивать. Диким голодом, который подчинял всё их естество лишь одному — крови.
— Я не знаю, что тебя спасло от смерти, Анна. Но ты осталась собой! — голос Ивана срывался на крик. — Если бы было иначе, ты бы разорвала меня и Клеманс с Жеромом еще до полуночи.
Я молчала. Иван заёрзал на кровати:
— Ох, Анна! Если бы я мог встать, обнять тебя крепко, так же крепко как обнимал когда-то…
— Ты еще сумеешь это сделать. — я снова гладила его волнистые черные волосы.
Иван закрыл глаза и мотнул головой. Я потянула его за подбородок и поцеловала его синеющие губы.
Иван притих. Я не понимала, что происходит с ним, с его мыслями. Винил ли он себя за то, что мы оба оказались на чужбине из-за его болезни или винил меня, за то, что я оставила его одного в этом гостевом доме. Боялся ли он меня и моей смертоносной силы. Терзаемая сомнениями, я заговорила:
— О чем ты думаешь, мой охотник?
Иван тяжело и громко вздохнул:
— Я думаю о том времени, что мы с тобой упустили и том, как ты будешь жить без меня.
Я вновь поцеловала его сухие губы и стерла с его щек соленые капли.
— Сейчас мы оба живы, мой дорогой охотник. И я буду жить для нас двоих, иначе бы Господь дал мне умереть в огненных муках.
Глава 15
— Hilf mir! Hilf mir! — стонал Петер, обмякший на моем плече.
Я пошевелилась, германец встрепенулся, моргнул пару раз огромными коровьими бесцветными глазами и потер красные веки.
— Ты говорил во сне. — прошептала я.
Петер сбросил наваждение, пришел в себя после кошмарного анабиоза и широко улыбнулся:
— Я тебя предупреждал.
— Тот же сон?
— Один и тот же… — тяжело ответил блондин.
Он протиснулся мимо меня и открыл потайной люк в ванной. Протянул мне руку и аккуратно помог мне выйти из убежища. Я потянулась, размяла плечи и запустила пальцы в золотистые волосы, почесав кожу головы.
Петер умыл лицо холодной водой и бодро растер кожу до румянца махровым полотенцем. Я последовала его примеру.
На диване в огромной гостиной все так же лежал покойный Вадик. Его тело за день успело окоченеть, а от кожи доносился едва уловимый сладковатый трупный запах.
Я подошла к окну и отодвинула край плотной роллеты. С мансарды Петера открывался поразительный, захватывающий дух, вид на ночной город. Сетка дорог и кварталы жилых домов, островки деловых центров, что высились над темными парками, река, что огибала разделенные берега города и связывающие их нитки мостов, дымящие трубы котельных вдалеке и подсвеченные всеми цветами радуги телевизионные и радио антенны, напоминавшие своей формой знаменитую Эйфелеву башню в Париже.
Я бросила взгляд вниз, на стихийную парковку перед домом. Машина Романа стояла прямо под окнами.
Петер возился на кухонном островке, жаря на чугунной сковородке свой любимый омлет. Он отделил куриные желтки от белков, добавил к ним молоко и муку, взбил всё до однородной массы. Натёр твёрдый сыр на тёрке, посыпал им желтки с молоком и принялся взбивать яичные белки. Получившиеся белые пики небольшими порциями, осторожно, не дыша, выложил в миску и аккуратно перемешал сверху вниз, круговыми движениями. Сковорода шипела маслом и немного дымила. Петер прошептал любимое немецкое ругательство “шайзе”, сделал огонь под дном сковороды поменьше и вылил массу из миски.
— Кофе будешь? — закидывая кухонное полотенце на плечо, спросил меня германец.
Я кивнула и уселась за маленький столик рядом с кухонным островком.
Через несколько минут на моей тарелке лежало два треугольника молочного цвета с золотистой корочкой.
— Перец сверху насыпать? — буднично спросил германец.
Я мотнула головой и схватилась за приборы.
— Ты извини, я вчера не забежал в магазин, сначала сидел и ждал отмашки Романа, а потом этот Вадик… — махнул Петер сервировочным ножом в строну трупа на диване. — Короче, понимаешь, не до картофеля с сосисками было. Так бы я тебе по традиционному рецепту завтрак сварганил.
Я угукнула и принялась есть.
— Ну что? Сегодня поедем в автобусный парк? — Петер откинулся на маленьком стуле и положил лапища на живот, в знак того, что вечерняя трапеза ему понравилась.
— Я тебе нужна? — гоняя по тарелке последний кусок омлета, спросила я в ответ.
— А что у тебя какие-то планы? — губы Петера, влажные от кофе, расплылись в узкой улыбке.
— Да есть парочка. — я пожала плечами, поднялась из — за стола и поставила грязную тарелку с приборами в глубокую металлическую раковину.
— Например?
— Например Иванов. — я стянула с плеча блондина кухонное полотенце и обтерла руки.
— Все-таки будешь хорошей девочкой и разберешься с проблемой полицейского? — Петер гоготнул и запил смешок кофе.
Я отбросила полотенце на стол и стукнула Петера в плечо кулаком, совсем не в шутку, а с полной силой. Германец удивленно на меня посмотрел и потер руку.
— Что? Что я такого сказал?
Я злобно зыркнула на германца, резким движением схватила кружку с горячим кофе, сделала глоток и немного успокоилась.
— Давай рассуждать логически… — начал Петер.
— Давай. —
