Суда, Микеланджело столкнулся с той же дилеммой: «Какую форму имели тела воскресших?»
— Объясните мне, — говорит она, принимаясь за салат капрезе, — что она такое, эта ваша вера? Давай, Ингрид, расскажи… в общих чертах. Душа будет вечна, но с какого момента?
— Я не понимаю, чего ты от меня хочешь.
— Когда стартует бессмертие наших душ? В момент зачатия? Рождения? Или душа изначально вечна и неуничтожима?
Ингрид не по себе от темы разговора. Она протестантка, но замуж вышла за еврея и в церковь больше не ходит, успокаивая себя некоей отвлеченной идеей насчет их согласия «в общих чертах».
Мачеха старается не смотреть на Рену, делает вид, что очень занята важным делом — мажет хлеб маслом, кладет на него ломтик мортаделлы и откусывает большой кусок. Прожевав, она говорит:
— Я знаю только, что после смерти встречусь с моим Создателем. Все очень просто.
— А… удостоены этой чести только мы, люди? — интересуется Рена. — Из всех возможных созданий, живущих на миллиардах планет, мы, и только мы, обитатели крошечного голубого шарика, висящего в центре Млечного Пути? Ты тоже считаешь, что мы наделены этой привилегией, папа?
В туалете спускают воду. Выходит старая дама. За ней тянется шлейф характерного запаха.
Симон встает, закрывает дверь и говорит:
— Вряд ли мы выбрали лучшее место для такой серьезной беседы. И смени тон, Рена.
Это замечание для вида, — комментирует Субра, — на самом деле он тобой гордится! Ты — его дочь, его ученица. Он приобщил тебя к философскому фехтованию, заострил твой ум, а теперь ты дразнишь его драгоценную половину.
— Прости, — говорит Рена. — Я всего лишь пытаюсь понять. Значит, только люди, но… начиная с какого этапа? Неандертальского? Да? Нет? А тот милый кроманьонец, которого мы давеча встретили… его душа тоже бессмертна?
— Я прошу тебя прекратить! — Ингрид возмущена. — Ты ничего не уважаешь.
— Совсем наоборот, уверяю вас! Итак: только Homo sapiens. Не неандерталец и конечно же не животное.
— Не знаю, не уверена, — задумчиво произносит Ингрид. — Иногда я смотрю в глаза Лесси и могу поручиться, что у нее есть душа… Согласен, папа?
Симон кивает. Он провел все детство с матерью-кататоничкой и вечно усталым отцом, поэтому всегда ценил компанию псов.
— С собаками все ясно, — говорит Рена. — А что насчет кошек и лошадей?
— Вполне вероятно, — энергично пережевывая ньокки, отвечает Ингрид. — Согласен, папа?
Симон раздраженно отмахивается…
— Но… не комары, ведь так?
— Рена! Ты все готова осмеять! — злится Ингрид.
— Ты не права, дорогая, — пытается сгладить углы Симон. — Мы же не хотим, чтобы нас и в Раю кусали эти кровососы!
В туалете снова спускают воду, из двери выходит толстяк, на ходу приводя в порядок брюки. Рена находит ситуацию гениальной. Она думает о всех ширинках, которые расстегнула за свою долгую любовную жизнь, обо всех мужчинах, которые с ужасными криками отдавали ей свои «полуфабрикаты» (по остроумному определению доктора Уолтерса). Они кричали от страха, ярости, чувства потери в тот самый момент, когда летели над бездной, чтобы «приводниться» на хромосомы, внедриться в ДНК и впрыснуть туда порцию волшебного напитка будущего. В этот момент никто из них не бывает одинок, у всех просыпается родовая память — зверя, ребенка и дикаря, они понимают, что закладывают фундамент собственного бессмертия…
— Я не притворяюсь и не играю, — возражает она Ингрид с примирительной улыбкой. — Просто пытаюсь понять, что есть душа и при каком условии, в каких обстоятельствах она становится бессмертной. Комаров исключаем. Возможно, душа зависит от горячей крови? Прости… Забудем о животных, если хотите. Но ответьте… с телом или без него?
— С каким… с чьим телом… о чем ты? — теряется Ингрид.
— Душа является к Создателю в телесной форме? Какова ее природа после смерти? Туман, сущность, идея? Она наделена материальным обликом, обеспечена плотью и всем сопутствующим — кровью, легкими, ногтями, пищеварительным трактом? Выживает только душа или и тело тоже?
А вот на этот вопрос Ингрид может ответить.
— Библия гласит, что на Страшный Суд мы явимся в наших телесных оболочках. Правда, папа?
— Конечно, дорогая.
— Здорово, мы хоть немного, но продвинулись, — радуется Рена. — А у души на том свете есть возраст?
— Мы воскреснем в расцвете сил! — ликующим тоном отвечает Ингрид. — В Писании сказано, что тело обретет все свои члены и не лишится даже волоска на голове. Тебе везет, папа, ты волос лишился очень давно, а на Небесах снова получишь густую шевелюру!
— Ха! Ха! Ха! — Симон смеется натужно, но смеется — нужно поддержать жену.
— А дети? — продолжает допрос Рена.
— Что — дети? — Ингрид в недоумении.
— Дети, умершие в младенчестве… Они тоже воскресают в расцвете лет?
— Рена! Нехорошо издеваться над верой других людей!
Официант приносит десерт.
— Прости… Забудь… оставим в покое деток… и зародышей. Жертвы аборта, выкидыши… Их нет! А… индусы?
— При чем тут индусы? — изумляется Ингрид.
— Индусы… мусульмане… буддисты… вудуисты… миллиарды человеческих существ, появившихся на свет до Христа — или после, правда не на христианских землях, — их души уйдут к Творцу, как и твоя, или…
— Перестань, прошу тебя! — Побледневшая Ингрид бросает на стол ложечку. — С тобой невозможно разговаривать. И заведение это совершенно невозможное, у меня и аппетит пропал, и… все остальное тоже.
На обратном пути в гостиницу они молчат.
Elettrizzare[132]
На полдороге звонит Ренин телефон, на экране высвечивается номер Азиза.
— Любимый…
— Рена…
— Что случилось?
Азиз с трудом выговаривает слова, в горле у него комок — так бывало в классе, если он не знал ответа на вопрос учительницы и боялся, что она высмеет его при всех. Рена понимает: дело совсем плохо, наверняка есть погибшие. Если происшествие имело место в окрестностях Парижа, если Азизу так не терпится сообщить ей об этом, что он звонит во Флоренцию, значит, кто-то умер.
Она слушает, вдавливая телефон в ухо, и роскошные памятники — Дворец Ручеллаи, Дворец Строцци — застят так хорошо ей знакомый городской пейзаж с граффити на облезлых стенах, неработающими лифтами, исписанными грязными словечками, с крысами в подвалах и молодыми ребятами, лишенными будущего. Двое отчаявшихся подростков, за которыми гнались полицейские, погибли от ударов электрошокерами.
— Одного я знал, — продолжает Азиз. — Моя мать дружит с его теткой. Черт, Рена, ну почему ты сейчас так далеко от меня?! Извини, мне звонят на служебный мобильник, я тебе потом наберу.
Ей кажется, что она тоже получила удар током в позвоночник. Волосы на затылке встали дыбом. Ну что за мерзопакостное пробуждение! Погибли два — или три? — мальчика… Ради чего? Азиз, должно быть, зубами скрипит от злости, а из
