какие-то перемены. Вот уже несколько недель его не вызывали к Куперу и вообще о нем, кажется, забыли. Он не мог, конечно, знать, что в это время в Советском Союзе объявился его двойник.
Хуже всего была полная неизвестность. Павел все заметнее стал нервничать, почти перестал спать по ночам. Вместе с ним жили еще несколько человек, как он догадывался, его соотечественники, но общаться им было строго запрещено. Впрочем, и видел-то он их мельком, прогуливаясь по замощенному двору или по довольно обширному парку, прилегающему к заднему фасаду особняка. Разговаривать можно было лишь с двумя-тремя американцами в штатском, которые иногда заходили к нему поболтать, особенно один по фамилии Краус. Он был в довольно большом чине — подполковник, но вел себя просто, охотно шутил, вроде бы много рассказывал, но после его ухода вспомнить было почти нечего. Это-то Павлу и не нравилось.
Особенно не хотел он с ним встречаться сегодня. Вернувшись после обеда с очередной прогулки по парку, Павел от нечего делать решил прилечь. Он снял пиджак, поправил подушку и вдруг резко отбросил ее в сторону. Под подушкой лежала какая-то бумажка. Крупными печатными буквами на ней было написано по-русски: «Вам угрожает опасность. Вы много знаете, но не приносите пользы. Сегодня вечером после разговора с Купером постарайтесь покинуть особняк и идите к мосту. Там увидите белый «Оппель-капитан» и спросите у водителя: «Это машина из Франкфурта?» Далее положитесь на шофера. Все зависит от вас. Или сегодня, или никогда!.. Записку сожгите. Ваш друг.»
«Провокация? — думал Павел. — Но что она им даст? Хотят убить при попытке к бегству? Зачем же поднимать шум на оживленной улице, когда это можно сделать тихо и незаметно прямо здесь?».
Так ничего и не решив, Павел хотел спросить у часового, не заходил ли кто в комнату, но передумал. Еще раз внимательно перечитал записку и сжег ее.
Постояв у окна, Павел прилег на кровать и уставился в потолок. Решение не приходило. Мысли путались, а мозг упрямо сверлили слова: «Сегодня или никогда!..» Страшное слово «никогда». Он снова подошел к окну и увидел расхаживающего по двору Крауса. Тот тоже увидел Павла и помахал ему рукой.
— Пусть будет сегодня, — прошептал Павел. — В конце концов терять мне нечего...
В комнату вошел Краус. Дверь он почему-то не закрыл и громко сказал:
— Шеф снова вспомнил о вас, поедемте.
— Господин подполковник, — голос Павла дрогнул, но он справился с волнением. — Разрешите узнать, зачем я понадобился Куперу?
— Чего не знаю, того не знаю. Собирайтесь.
— Если за тем же, то лучше и не ездить. Я своего решения не изменил.
— Напрасно горячитесь, друг мой. Все к лучшему в этом лучшем из миров.
— Вы что, серьезно считаете меня своим «другом»? — Павлу стало даже весело. — Хороши друзья, которое хотят купить душу...
— Как знать, — перебил его Краус и вдруг подошел к кровати. Взяв подушку, он положил ее на место и нравоучительно произнес: — Уходя из комнаты, постель надо заправлять.
«Провокация. Чистейшей воды провокация, — стучало в мозгу у Павла. — А, черт с ним! Рискну. Все равно хуже не будет».
В кабинете полковника Павел, не дожидаясь вопросов, спросил сам:
— Что вы от меня хотите?
— Не очень много, — Купер слегка улыбнулся. — Вы окажете нам всего одну небольшую услугу, а уж мы вас не забудем. Вы молоды, только начинаете жить и в ваших интересах сделать это начало солидным и красивым.
— И в чем же эта услуга будет заключаться?
— Вот это уже мужской разговор! — оживился Купер. — Как вы смотрите на то, чтобы съездить в Якутию, навестить своего дядю и... э-э-э... любимую. Попутно выполните пустячное поручение, а?
— Кого-нибудь убить, что-нибудь украсть или взорвать?
— Ну что вы! Все гораздо проще...
— Проще, господин полковник, может быть только одно, — перебил Купера Павел, — я действительно хочу попасть в СССР. Но только как свободный советский человек. Как гражданин своего отечества. И вы обязаны выполнить это мое требование. Слышите: требование! Иначе вам рано или поздно придется за все отвечать по закону. — Павел чувствовал, что говорит лишнее, но остановиться уже не мог. — Я догадываюсь, что это наш последний разговор, вам ничего не стоит уничтожить меня, но подумайте вот над чем, господин... Купер. Сегодня вы — представитель великой державы, а совсем недавно были представителем «великого» рейха. Где он, этот рейх? Объяснять дальше?
— Не стоит, — полковник уже справился с собой и говорил почти спокойно. — Краус, в карцер этого идиота. Самый строгий режим! Ни куска хлеба, ни глотка воды! Подохнет — туда ему и дорога, не жалко.
— Слушаюсь, сэр, — Краус небрежно отдал честь и равнодушно бросил Павлу: — Давай вперед!
Спускаясь по лестнице, Краус как бы про себя заметил:
— Вот и поговорили по душам. Даже послушать интересно было. — А как только они спустились вниз и поравнялись с часовым у бокового коридора, Краус вдруг хлопнул себя по лбу, чертыхнулся и поспешно стал подниматься обратно к Куперу. Вернулся он минут через пять и, не увидев около часового Орешкина, спросил, где русский.
— Он в туалет попросился, сейчас вернется.
— А кто тебе, осел, разрешил его отпускать? — заорал Краус. — Я специально оставил его с тобой, чтобы ты за ним следил!
— Так точно, сэр! Но я...
— Молчать, болван! Приведи его быстро!
Часовой вернулся моментально. На нем лица не было. Побледневшими губами солдат прошептал:
— Он исчез, сэр...
— Как исчез?! Что ты мелешь!
— Честное слово, сэр, в туалете его нет... Я все время был здесь... Только на минутку отошел к телефону... Но это же...
— За «это же» пойдешь под суд, скотина! А... — Краус махнул рукой и сам спустился в туалет. Оттуда он пулей проскочил мимо часового, на ходу бросил: — Ну, я тебе покажу, стерва, где раки зимуют, — и тут же влетел к полковнику:
— Господин полковник, Орешкин... исчез! Индюк часовой прозевал его.
— Только этого не хватало, — Купер побледнел. — Впрочем, далеко ему не уйти. Немедленно оцепить ближайшие кварталы и закрыть зональную границу! Пустить по следу собаку! Вряд ли у него есть помощники...
— Это исключено, — согласился Краус.
Собака легко взяла след. Перемахнула через невысокое ограждение, пробежала метров
